РАСШИФРОВКА ВИДЕО
(ОБ - О.Б.АНИСИМОВА, М - Д.МИХАЙЛОВ)
(00.01)ОБ: Кто сидит там? – тетя (нрзб) с тетей Марусей.
(00.05)М: Написано внизу: «Могилка матушки схимонахини Таисии. Кладбище в Петербурге».
(00.01)ОБ: Ага, а это какое кладбище-то? Это кто написал?
(00.17)М: Не знаю.
(00.19)ОБ: На фото? Вместе с фото? Или без фото?
(00.20)М: Это внизу под фото написано.
(00.24)ОБ: А-а.
(00.25)М: А кто такая схимонахиня Таисия?
(00.27) ОБ: Ну, это будет этого, моей опекунши мужа двоюродная сестра. Коржавины они. Коржавины.
(00.34)М: Коржавины?
(00.36)ОБ: Коржавина матушка Таисия. Вот и второй раз, мы когда были у отца схимонаха, это, Серафима Вырицкого, вот он уже не принимал тогда, то вот была, за ним ухаживала вот эта матушка.
(00.51)М: Таисия.
(00.52)ОБ: Таисия, да. Она уже отсидела там (нрзб). Она была после войны старостой церковной. Ну и вот, сказала, что под немцами они тут молилися тоже, и ее посадили.
(01.08)М: Вы знаете, попытаемся записать тогда.
(01.10)ОБ: Вот, посадили ее, она отсидела сколько-то лет, я уже в Котлах была со своим батюшкой, вот. С Котлов посылал он, моя опекунша приехала тогда, когда родился у меня старший, это, мальчик. Ну вот, она посылала посылку, никак не впечатать, не упаковать. Я говорю – давайте, Мария Николаевна, я уложу. Чай там посылала, мыло там, вот, шаль черную, вот, такой платок теплый черный. Ну вот, запечатала, этот ящичек фанерный был кубом таким. Ну вот, я все вплотную впечатывала, сложила все. Она говорит – вот Катя, молодец. Ну вот, фанерку забили, а это реечки-то вот никак снаружи, а все внутри – снаружи гладко. И еще…
(02.03)М: …Коржавина?..
(02.04)ОБ: …материалом обшивали эту посылку.
(02.07)М: Как фамилия – Коржавина?
(02.09)ОБ: Да, Коржавина.
(02.10)М: В честь (нрзб)?
(02.11)ОБ: Не знаю.
(02.12)М: Коржавина?
(02.15)ОБ: «О», наверное, Коржавина. Не «Ку», только не «Ку», через, Коржавина, наверное. Матушка Таисия, она же же Вера Владимировна, тетя Верочка, Вера Влад… Я с ней виделася, когда она уже приехала из заключения, из выселки из этой. В Абакан тогда еще дорогу строили. Она и говорит, что там комсомольцы строили и заключенные. Комсомольцы-добровольцы и заключенные. Вот она – как заключенная. А чего она делала, я даже не помню, говорила она или нет. Она же пожилой человек.
(02.53)М: Она же Вера, Вера Владимировна Коржавина.
(02.55)ОБ: Коржавина. Она не долго потом прожила. Она очень, Мария Николаевна говорит, молящаяся была, постящаяся. По ночам молилась и кофе пила, чтоб не заснуть. Ну вот она, я с ней, мы… Не в древней старости умерла она.
(03.14)М: Так, она…
(03.15)ОБ: Не знаю, сколько ей лет было, когда она умерла, не знаю, не помню. Жалко ее.
(03.21)М: Келейница Серафима Вырицкого?
(03.24)ОБ: Ну, она под конец там была, вот принимала – она, только одна была около него. Он лежал. Уже никакой очереди не было. Осенью мы были – Модест, я, подружка моя и мой папа был тогда, вот, четверо. И еще она нас кашкой кормила с горшочков с глиняных, какой-то кашей, не то гречневой, не то перловой – не помню, я забыла. Ну вот, и говорит – для смирения. Для смирения. Сами-то они богатые были. Они, там у них и ложки серебряные, и все. Тете Юле все это осталось. Там соседи покрали все, она мне говорит.
(04.09)М: Так, в каком это году было?
(04.11)ОБ: Ну, это, наверное, или осенью в сорок шестом или в сорок седьмом. Я точно не помню. Я в сорок шестом была летом в июне. Тогда мы сидели в жару, вот –тогда очередь большая была. Мы с тетей, с папиной двоюродной сестрой, туда к нему поехали. Не знаю, кто-то сказал ей, что ли.
(04.37)М: Она принимала вас в Вырице?
(04.40)ОБ: Да, в Вырице. Вот, она при батюшке была. А тогда – другие были люди, тогда ее не было. Может она была еще в выселке, не знаю…
(04.51)М: Семью Малышевых, да?
(04.53)ОБ: Да, вот, - папу, брата и меня, и подружка еще была моя. Но та умерла сейчас. По церкви подружка и
по заболеванию, в тубдиспансере мы на учете стояли после нрзб (05:09). Своих у нее нет.
(05.11)М: Так, Борис… Борис…
(05.20)ОБ: Папа в семинарии учился, а Модест, наверное, вот, поступать ехал в семинарию. Наверное, так я.
(05.29)М: …Ольга и подруга.
(05.34)ОБ: Ну, это четвертая.
(05.37)М: Как звали подругу?
(05.34)ОБ: Да, она умерла уже.
(05.40)М: Но все равно.
(05.42)ОБ: Надежда, в больнице вместе на учете стояли. Нас матушка познакомила тоже.
(05.50)М: А фамилия как ее?
(05.53)ОБ: Чье фамилие?
(05.54)М: Надежды?
(05.57)ОБ: Евдокимова, (нрзб.)
05.54)М: Так, Евдокимова. Эта могилка, там, она когда умерла, в каком году?
(06.18)ОБ: Ой, не знаю.
(06.20)М: А какое кладбище находится?
(06.23)ОБ: Ну, вот, Римма, наверное, наверное, не может сказать. А Анька – это не знаю, какая она, это, какая она безбожница. Не знаю, знает она эту могилку, посещает? Теперь она одна там в Питере. Это Риммина двоюродная сестра, тети Лелина дочка. Не знаю, где. Я сама переживаю. Говорю, Римма, ну, где же это
(06.46)М: То есть, кладбище не знаете, да, где находится?
(06.49)ОБ: Да вот, мне б самой бы это было интересно. Вот видите.
(06.51)М: Ясно.
(06.54)ОБ: Куда я дела-то? И вот, тетя Маруся умерла, и мама ее умерла потом. Матушка вперед умерла.
(07.06)М: Значит, Римма Алексеевна не знает?
(07.09)ОБ: Римма то, наверное, не знает. Римма в Питере там. А вот Анна, если Анна. Спрашивается, куда она делась? Анна знает, где матушка Таисия похоронена. Чего ж я, это.
(08.28)М: Так, ну посмотрим еще.
(08.31)ОБ: Вот зараза.
(08.32)М: А что вы ищете?
(08.33)ОБ: Потеряла эту коробку и пробку…, а, вот, нашлась. Сама туда положила. Нашлась. Мусик, ну хватит!
(08.46)ОБ: Она мне все присылала стихи. Ее подчерк хороший такой, ровный. Где-то у меня хранятся ее письма, вот, не знаю, и стихотворения разные, духовные такие. Четыре-то есть у меня. Царство ей небесное. Тетя-то Маруся, ее сестра, скромная такая была. Ну, говорила Мария Николаевна, что потом она тоже приняла монашество. И мать ихняя Лидия, и сестра – это тетя Маруся, тоже приняли какое-то монашество. Не знаю кто, где они принимали, вроде какие имена монашеские их не знаю. Вот Римма мне прислала, говорит, вот у меня фотографии, я не знаю, кто это есть. Вот у меня сейчас скажи, я перебирала свои фотографии, вот не знаю – кто эти женщины. Я ей по телефону, посмотрела вот, вы что ли принесли эти фото-то. Я говорю – это тетя Маруся, сестра матушки Таисии, и мама их. Вот. Я маму-то никогда не видела, а тетю Марусю я видела вживую, где-то приходилось. Я к ним как-то в дом один раз, в квартиру попадала. Мария Николаевна тогда просила, я когда ездила в Питер туда – зайди к ним, там что-то по ее просьбе, вот. Матушка Таисия тогда была уже, уже в Питере, в квартире, я помню. Один раз, не помню адрес, вот не помню. Потому что у них очень хорошие иконы были там, разобрали иконы. Тетя Леля…, тетя Леля их и хранила потом. Последнюю, икону…
(09.54)М: Так.
(09.55)ОБ: …отдала батюшке.
(09.56)М: Вот, посмотрите, пожалуйста, еще одна фотография.
(09.59)ОБ: Какой-то священник был Борис, он забрал, Нерукотворный Спас был хороший, какая-то чудотворная икона. Что это смотреть? Так ведь эта же!
(10.09)М: Нет, вот.
(10.11)ОБ: А, так это батюшка Воробьев наверное со своим приходом.
(10.14)М: М: Написано: «Отец Никон Воробьев с духовными чадами, 49-й год.
(10.19)ОБ: 49-й. Вот эта маленькая фотография-то.
(10.19)ОБ: Вот эта фотография полностью
(10.23)ОБ: Да, маленькая.
(10.24)М: И вы на ней – игумен Никон (Николай Николаевич, наш друг)».
(10.27)ОБ: Да.
(10.28)М: А кто это писал?
(10.29)ОБ: Не знаю, я наверное. Игумен Никон.
(10.35)М: Наш друг.
(10.38)ОБ: Николай Николаевич.
(10.40)М: А вот на этой фотографии вы кого-нибудь можете узнать?
(10.43)ОБ: На какой – этой-то? Так это его приход, откуда я знаю. Я даже не знаю – это в Козельске или уже в Смоленске, или где, Гжатск? Он же в Гжатске в последнее время, его там как загнали туда, ну сейчас Гагарин, город Гагарин, Гагарин оттуда. Теперь не Гжатск он называется, а Гагарин. Вот. Не, это его прихожане – я никого не знаю. Он это видно Марие Николаевне, моей опекунше, присылал просто в письме. Писал чего-нибуь, карточку маленькую вложил.
(11.28)М: А это не ее подчерк, Марии Николаевны?
(11.32)ОБ: Ну у нее такой мелкий, чудной почерк.
(11.37)М: То есть это не ее, да?
(11.38)ОБ: Я не вижу, я не знаю – может мой, может ее. Не знаю
(11.44)М: Так, а вот фотография ниже.
А это батюшка Платонов, вот с мамой арестовали, вот который – молиться собирались. А это дочка Верочка, десятый класс, это Софья Харитоновна, супруга. А чего так черно сделано. Нет, он Платонов рыжый-рыжий, красный такой. У него усы, борода.
(12.06)М: Написано: «Семья Платовых. Батюшка отец Симеон, матушка его Софья Харитоновна
(11.47)ОБ: и Верочка, дочка. А Верочка вот такая рыжеватенько-золотистая, она как матушка Анастасия, Александра Федоровна, сестра-то его, это, не поэтесса – духовная писательница. Она в «Русском паломнике» печатала рассказы о первых времен христианства, о первых мучениках христианских. Она там в каждом «Паломнике», номер-то еженедельный.
(12.45)М: Значит слева – направо, да?
(11.49)ОБ: Так вот он-то вышел благополучно из заключения-то, потому что она сразу здесь уволилась, она медсестрой была, его арестовали – она уволилась, высланные были они тоже на сто первый в Питере.
(12.03)М: Значит слева – направо, кто здесь стоит с левой стороны? Кто это?
(13.06)ОБ: Ну супруга его, кто.
(13.08)М: Вот эта – супруга?
(13.10)ОБ: Ну, стриженая коротко.
(13.12)М: Так, вот, пальцем покажите, пожалуйста, какая?
(13.14)ОБ: Ну, вот молодая – дочка. Вот тут что-то черное, не понимаю, Верочка как будто тут, а Софья Харитоновна тут.
(13.21)М: Вот это Софья Харитоновна?
(13.23)ОБ: Ну, стриженая она, а Верочка
(13.27)М: Это Верочка?
(13.28)ОБ: Верочка с косой была. Верочка-то похожа на красавицу. У меня где-то еще есть, она это, как матушка Александра Федоровна, сестра его, он-то красный, рыжий, а сестра-то она такая золотистая, Александра Федоровна-то Платонова, монахиня Анастасия.
(13.49)М: Понял, то есть Вы не понимаете кто здесь справа, а это слева, да?
(13.52)ОБ: Ну как не понимаю. Я ж Вам уже три раза сказала.
(13.54)М: Так нет – это Вера?
(13.58)ОБ: Ну Вера вот, молодая.
(13.59)М: Вот это Вера. Это Софья?
(14.02)ОБ: Ну стриженая – Софья, а Вера с косой должна быть.
(14.05)М: Слева – направо, значит – Софья, потом…
(14.06)ОБ: Супруга Софья Харитоновна, по карточке-то ведь кто зрячий, видит – кто старый, кто молодой.
(14.17)М: А я не вижу, кто здесь старше.
(14.19)ОБ: Ну как это? Какой-то черный у Вас снимок. Почему он такой зачерненный-то? У меня-то он более ясный. А это увеличили и зачернили так, что я не пойму даже. Фон-то какой, я не знаю. Черное-черное получилось. Я не знаю, почему такое черное. Софья Харитоновна подстриженная, а дочка – нет, с золотистыми волосами такая, и с косой была. Уехала она вот, он там в заключении был – передачи можно передавать, а посылки не принимали. Она туда и уехала. Он как прислал письмо, где он находится, через полгола, одно письмо. Как папа прислал, мы тоже стали писать туда, адрес – Кировская область. А папу с мамой дальше всех отправили.
(15.18)М: Так, Платонова звали? Платонов, как его звали?
(14.21)ОБ: Симеон. Симеон Федорович. Он, Николай был брат, тоже священник и сестра Александра Федоровна. Это все дети Федора Платонова, значит. Отец Федор значит, ихний отец – он художник, расписывал вот этот на Карповке монастырь, батюшка Иоанн Кронштадтский строил монастырь, и их отец расписывал, художник. Они там и выросли при отце, при этом, как монастырь расписывал отец. Ну вот, и все тоже в духовном звании. А она, вот, писательница духовная, сестра его, Александра Федоровна Платонова, в монашестве Анастасия. Ну вот, книжку напечатали, но там, не знаю, там написано, что Платонов неизвестно куда делся, вот, Симеон Федорович. А он благополучно, она приехала туда, в этот, в Котельничи, в Котельничах он отбывал, – и она устроилась там тоже медсестрой и ему передачи носила. И, когда его освободили, сразу и Надежда Захаровна, хозяйка этого дома там была добровольно с мужем , он толстовец высланный в Котельничах был), и она там встретила Надежду Захаровну, хирурга нашего. И вот такое счастливое сплетение обстоятельств, стечение обстоятельств. И вот, он и говорит, что меня сразу на руки супруга взяла. Из заключения вышел с такими же ногами – столбами, опухшими от цинги, цинготная водянка. Ну а Надежда Захаровна тут, все его выходили сразу. Вот, а в Верочку – она передачи носила – влюбился НКВДэшник. Они поженилися. Того перевели в Россошь. Но они говорили ему, говорили – папка бухгалтер, работа, ну, за растрату посадили, вот. Она, Софья Харитоновна, ругала.
(17.39)М: Так, значит он сын художника, который расписывал Иоановский монастырь?
(17.42)ОБ: Да, да, да.
(17.43)М: Он священником был?
(17.43)ОБ: Кто?
(17.45)М: Симеон Федорович.
(17.47)ОБ: Все, там Николай священник, вот, брат его, а матушка Платонова Александра Федоровна – монахиня Анастасия.
(17.55)М: Он – священник?
(17.57)ОБ: Его уже до нас, до выселки, до Волочка, два раза уже он сидел, арестованный был, а уже с мамой его в третий раз арестовали и приписали ему расстрел.
(18.08)М: Понял, так он священником был?
(18.10)ОБ: Он не был священником здесь, высланный он был уже регент в соборе, хором управлял.
(18.16)М: Он священником не был.
(18.10)ОБ: Да бал же он священник, никто с него сан не снимал, просто выгоняли большевики. Два раза уже был арестован до выселки в Волочок. А потом на сто первый километр, он в Волочке, она медсестрой, а он был этим, библиотекарем в больнице устроен, она медсестрой в больнице. Там они на острове где-то снимали комнатку. А эта в школу ходила еще девочка. У них еще был сын старший. Сын старший сбежал от них, что не давали учиться, что священник арестованный был. Тогда не давали, лишенцы были. И каким-то образом когда-то он говорил моим родителям. Вот, что их сын старший сбежал от них
(19.09)М: Значит вот этот Симеон Федорович Платов Платонов был арестован вместе с Вашей мамой?
(19.12)ОБ: Да. Вот их и… Он писал письмо Сталину, составлял, мама возила со старостой церковным, церковным старостой был в то время Михаил Романович Данилов. Вот. Его звали «красильщик». Он красил, материалы, вот, у него какая-то была, на дому он там красил, не знаю, «красильщик», ну, видно у него патент был что ли красить. Вот. У него тоже была старшая дочка, тоже Вера, и потом Ольга была также, вот как, и потом два мальчика еще были, остались. Его тоже арестовали.
(19.49)М: Так, он писал письмо Сталину. Мама это письмо…
(19.52)ОБ: Да, он составлял, а мама со старостой с церковным с собора, мама в «двадцатку» вступила, повезли в Москву. Тогда в Кремль не пускали, но они дохлопотались и их пустили. Какой-то чиновник принимал их там где-то, вот, уже в стенах кремля. И по двору она походила
(20.06)М: Значит мама со старостой Богоявленского собора. Как его, Михайлов звали, старосту?
(20.22)ОБ: Михаил Романович Данилов. Со старостой Богоявленского собора Михаилом Романовичем Даниловым возила письмо к Сталину. Чтобы не закрыли последний наш в Вышнем Волочке храм. Вот именно Богоявленский, потому что кладбище уже было закрыто. Все кругом было закрыто. Еже снесенные две церкви были – Троицы, Святой Троицы, Петра и Павла, уже все снесено было.
(20.52)М: Так, к Сталину…
(20.55)ОБ: Ну, там чиновник какой-то их принял. В кремль они попали, как-то этого добилися. И, вот, она говорит, видела и Царь-колокол там, и Царь-пушку видела, вот. Это они уже по двору походили там, вот, посмотрели там храм этот.
(21.15)М: Так, принял чиновник (нрзб.)…
(20.17)ОБ: Ну, обещал разобраться, ну и ничего. Они приехали сюда, и закрыли все равно собор. Ничего не разобрались.
(21.26)М: Обещал разобраться.
(20.28)ОБ: Да разобраться, там какой ответ и кто получил, не знаю. Ну, тут вскоре война началась.
(21.34)М: Это было в каком году?
(20.17)ОБ: Ой, не знаю, это, наверное, в сороковой. Собор мало был закрыт-то. Перед самой войной его и закрыли, это, не знаю. После финской по-моему закрыли, в сороковом по-моему его закрыли. В сорок втором уже открыли кладбище, отдали.
(21.55)М: Вот этот…, эта поездка была связана с арестом?
(22.00)ОБ: Они не говорят. Арест был – молилися на дому. Донесено было, что молиться на дому нельзя. А сами собор закрыли, не дали молиться в соборе. А вот Платонов приходил, и молилися дома. И матушка приезжала, это, из Малой Вишеры. Двоюродная сестра еще Анна Александровна Усс, Усс – три буквы фамилия – у, эс, эс. Они тоже были там в монастыре в Иоановском, двоюродная сестра. Кто у тети Ани Усс родители – этого я так и не знаю. Мы все переписывались, потому что она напуганная, тоже ее забрали вместе с мамой, но ее отпустили. Матушку Платонову вместе с братом арестовали. Все, она бедная погибла в заключении. Все женщины три погибли в заключении. Мужчины вот, папа – вернулся, Платонов – вернулся. А староста ехал домой уже, но в таком тяжелом состоянии был, в плохом, что он, последнее письмо, что я больной в поезде. Его сняли, сняли его, вот он написал, что его сняли где-то по дороге домой, где-то в больницу, и он видимо там умер и пропал. Он не доехал до дома, староста церковный, вот. И все, до детей ему дела нету. Вот, где-то я с ними виделась – два мальчика, девочка. Они куда-то на север уехали потом, мальчишки ПТУ кончили, на север куда-то уехали. А сестра Оля, не знаю. А эта Вера здесь в театре – художник, алкоголик был муж, старшая дочка этого старосты церковного. У нее двойня была. Ой, голодные, нищие в войну, ой, ужас. Папу арестовали, она тоже сидела, плакала. Подойдешь, она сидит – папа, (нрзб. – так говорила, даже уже не могла, молодая женщина.
(22.23)М: Так, понял.
(22.26)ОБ: Кошмар был кругом.
А(24.27)ОБ: …это моя свекровь Анастасия… ой, Господи… Федотовна, вот это Анастасия Федотовна, а это…
(24.37)М: Вот это Анастасия Федотовна?
А(24.40)ОБ: Да, а это – Евдокия Федотовна, старше ее.
(24 43)М: Так, Анастасия Федотовна, Евдокия Федотовна. А фамилия их? Анисимовы?
(24.54)ОБ: Нет, она уже Анисимова, замужем за Анисимовым. А это Кишкова, замужем за своим мужем была, у них сын пропал на фронте один. Вот, она работала, такая трудолюбивая женщина, Господи, тетя Дуня, хорошая, ласковая. А, это, а уроженцы-то они, как же им, наверное, Пономаревы им, наверное, фамилия бала девичья-то. Ну, вот это Федот подковывал монастырским коням, бесплатно коней подковывал монастырских, вот. Ихний отец Федот.
(25.40)М: Так значит, Федотовы, да?
(25.43)ОБ: Да, Федотовны, они Федотовны обе. Он, вторая жена у него…
(25. 52)М: Это сестры стоят, да?
(24.43)ОБ: Они вот эта от первой жены, пять детей, она умерла в родах, а это от второй жены, это, трое детей. Вот она одна и два сына было. И бабушку Дарью взял восемнадцатилетнюю, вдовец. И вот она день и ночь работала – и шила, и вязала, и пряла, и ткала.
(26.22)М: Это сводные сестры?
(26.23)ОБ: Да, сводные. Это вот от покойной, даже не знаю, как мать звали. Вот, Федот, Федот. Вот взял Дарьюшку. Вот это мой Коленька-то глухоня, глухоня. Я говорю (нрзб.), дайте…
(26.43)М: Слева – зовут как?
(26.46)ОБ: Анастасия Федотовна, это свекровка, Анисимова. Вот они сфотографировались вместе и на память мне вот подарили.
(27.05)М: Анисимова справа. Вера? Справа?
(27.14)ОБ: Ой, нет, справа, справа, вот это справа. А это слева будет? Или как смотреть – это справа, это слева? Вот это – Анастасия, свекровь, а это – тетя Дуня, Евдокия Федотовна.
(27.31)М: Евдокия.
(27.34)ОБ: Ой, ласковая, вот эта – хорошая очень она. Эти грубые такие были, а эта такая тетя Дуня – «доченька, Оленька, доченька, Сонюшка, сыночек». Такая работящая была.
Сын пропал на фронте. Один он у нее был. Работали они в банке. Работала она там уборщицей. Вот, всю войну банк держался на ней, уборка. Говорит, пойду с куском хлеба в пятницу вечером, и в субботу, и в воскресенье там, говорит это, топлю, два этажа мою, и дрова на себе таскала. Ой, Боже мой, тетя Дуня какая. Мужчины все на фронте, а ее старик был, при банке конь у них был, вот, лошадь, там что возить чего-то там такое, вот, банковский конь тогда был. Ну, такой тяжеловоз конь, вот он конюхом был банковскому коню. И вот они при банке, вот эта, вот эта улица – туда, к Сергиевским идти , вот банковский дом, там вот они имели это, комнату большую, разгороженную на кухоньку, и это – и спаленку и залец.
(28.58)М: Анастасия Федотова Анисимова – это Ваша свекровь?
(29.00)ОБ: Ж: Да, да. Ну, это, в колхозе работали всю войну. После войны там все женщины от рака желудка поумирали, а она вот выжила. У нее не рак, у нее язва желудка – два раз при смерти была со своей язвой желудка. Ну вот, оба раза выжила. В больнице я ее навещала тогда, она желтая, как лимон была, второй раз когда у нее язва лопнула. Ну а потом ведь вылечили эту язву. Вот четвертинку свез отец Борис, там у нас фармацевтка верующая, она – кума, Женю крестила, моего последнего, Женю.
(29.47)М: То есть Ваша свекровь, она кто это – жена…, это мать мужа Вашего?
(29.50)ОБ: Ну конечно – свекровь.
(29.55)М: Да, то есть это мать Вашего мужа.
(29.56)ОБ: Да, вот она чуть от язвы желудка два раза не умерла. А потом он привез это, бальзам Шестаковского назывался, вот прямо цвета лимонного, четвертинка, и такой он вязкий-вязкий.
(30.13)М: То есть муж священник – это ее сын, он учился в семинарии с отцом Модестом. Тот самый.
(29.56)ОБ: Да, да. Вот Модест приезжает из семинарии-то на каникулы-то – выходят из вагона двое, – а это кто? – а это Боречка, тоже вот у меня, со мной в одном классе, мы учимся. Он оказывается с Федова отсюда. Федовский батюшка отец Леонид Арнатский, тоже высланный. Арнатский знаменитый питерский. И все Арнатские были, ой, как они, вот старинные книги напечатанные духовные, они там это, проверяли-то, как – не ректор, не инспектор, а как же, ой, ну там даже я видела а Марии Николаевны на старинных книгах – Арнатские… Цензоры! Протоирей, цензор протоирей такой-то (инициалы) Арнатский.
(31.20)М: Она жили в Федово, они жили в Федово?
(29.22)ОБ: Деревня Нива-2. Была какая-то деревня 1 и деревня Нива-2. Нива, Нива. Нива. А Федово это, сельсовет уже это рядышком. Церковь в Федово. А они в деревне, они не в селе жили в Федове. Федово – село. Где храм, там называется село. И там больше жителей. Сейчас там запущено, церковь бедная стоит (нрзб.).
(31.53)М: Фидово или Федово?
(29.54)ОБ: Федовский сельсовет уже был.
(31.57)М: Через «е», да? Федово?
(32.01)ОБ: Наверное «Фе», Федово. Фёдово или Федово. Говорят Федово. Не Фёдово. (Кашляет) Ой, Господи, ужас какой, охрипла.
(31.11)М: Фе-до-во.
(32.14)ОБ: Ой, храм был, всё разломали теперь, всё.
(31.17)М: А как же он учился… а, он учился в семинарии в одном классе, он только познакомился, да, с ним?
(32.21)ОБ: Да в семинарии он только познакомился. Но мы ходили в войну, когда тут закрыли собор, мы пешком ходили в Федотово, молилися в большие праздники. Раза два или три мы были вот с моей опекуншей. Вот пешком все из Волочка идут в войну, никто нас не обижал, не грабил. Дойдем, там где-нибудь ночевать нас пустят на полу. Всенощную отстоим, а говеем, значит, там переночуем, к обедне встанем в храм.
(32.52)М: И она жила в Федово, то есть в этой Ниве-2 и дальше?
(32.56)ОБ: Нива-2 – это Федово сколько-то пройти надо.
(33.00)М: Ну, она там жила, там и умерла, да?
(33.04)ОБ: Да.
(33.05)М: То есть Вы просто бывали у неё там, в этой деревне?
(33.07)ОБ: Да, вот когда семинаристы, летом он придёт, и пойдём гулять туда, это и меня брал брат.
(33.17)М: Ага. А сестра жила в Волочке в Вышнем, сводная сестра?
(33.20)ОБ: Да, вот в банке работал этот её муж конюх
(33.24)М: То есть в Волчке жила.
(33.20)ОБ: Да, вот банковский дом, как к Сергиевским идти, вот где отец Никон жил там, а тут по пути банковский дом.
(33.34)М: К Арнатским какое отношение они имели?
(33.37)ОБ: Арнатский дал направление Борису, семинария открылася. Папа-то мой первый в семинарию поступил, потом звал своего сына Модеста, что приезжай и ты учиться после семи классов, но он поехал в семнадцать лет, его вернули обратно, Модеста. В семнадцать-то лет. А когда восемнадцать, тогда уже он поступил в семинарию. Вот, а этот старше ж, этот текстильный техникум еще два года учился. Когда брали на фронт этого отца, он сказал жене Анастасие Федотовне, что Борька способный, старайся его выучить. Вот, этот, дурные, что Софья, что Николай этот старший. А он сказал – учи Борьку.
(34.35)М: То есть Арнатский был духовником этой семьи.
(34.38)ОБ: Он в Федове служил, Арнатский.
(34.41)М: Ну, то есть был духовником, так я понимаю? Служил в Федове
(34.43)ОБ: Ну, ходили молились, и он вот в текстильном, а бабушка вот эта, её мать-то вот эта, мать Дарьюшка-то, Дарья уже, там она похоронена, тоже в Федове, Дарья вот внушила Борису очень религиозные взгляды. И он всё ходил в церковь тоже.
(35.09)М: Как Арнатского звали?
(34.11)ОБ: Арнатский, это, отец Леонид, иерей Леонид Арнатский, иерей. Он десять лет в заключении отбыл.
(35.21)М: Ле-о-нид.
(35.23)ОБ: И потом вот тоже высланный, он питерский, тоже на сто первый километр, он тоже попал в Волочок. Я не знаю, когда он сюда попал, но вот он был последний батюшка в Федове.
(35.39)М: Семи-нария.
(35.41)ОБ: И он направил Бориса, там в церковь ходил и ему помогал в алтаре, кадило там подвал, и всё. И он вот его направил в семинарию, дал направление – иди в семинарию. Вот благословил Казанской Божией Матери иконочка, правда риза простая металлическая белая, не серебро, маленькая. Вот, благословил, и попали они в одну группу с Модестом. Но он старше, он два года в текстильном отучился, а там утюги. Он говорит – я не буду учиться в текстильном техникуме.
(36.16)М: Понятно.
(36.18)ОБ: Вот, там матюгаются, ведут себя в общем. Он, вот всё, мать плакать, что как же такое, а тут батюшка вот его направил в семинарию как раз. Поэтому, вот он же старше.
(36.28)М: А кто его направил на религиозный путь – Дарья, это кто такая?
(36.32)ОБ: Это её родная мать Дарьюшка, Дарья.
(36.37)М: Мать Анастасии?
(36.38)ОБ: Да, да. Она очень была тоже религиозная бабушка. Вот она восемнадцатилетняя вышла на вдовца с пятью детьми и своих троих, вот, растила. День и ночь работала – пряла, ткала и вязала. И стирала, и мыла и кормила. Ой, Господи, как это люди выдерживали тогда, в то время, Господи! И старенькая-старенькая, глухая, я зову – Куженкины, привезите, у меня маленькие ребятки, привезите бабушку с деревни, мне хоть понянькать, а она – да не надо, ну что, она уже старая, уже всё, глухоня, глухоня она глухая, ничего не слышит уже, глухоня. Вот Коля мой старший помнит. Бабушка Дарьюшка – глухоня. Я отдам их, вот постарше стали, в деревню поедут туда к бабушке коз пасти.
(37.33)М: Сколько ей было лет тогда?
(37.34)ОБ: А?
(37.35)М: Лет-то ей сколько было?
(37.36)ОБ: Бабушке-то? Да, наверное, она старая, я даже не знаю. Вот должны же вот у Павла быть эти похоронные свидетельства о смерти. Не знаю, старая она, умерла старая.
(37.34)ОБ: А?
(37.47)М: А жила она где? В том же самом Федово?
(37.49)ОБ: Ну, она, нет, она у неё. Где она в Федово? В Федово они никогда не жили. На Ниве она, у своей дочки. Дочка вышла замуж на Ниву, а вообще у них Ермаково видать родина. Вот, там осталась ещё она невестка. Вот, сына взяли в армию у бабушки, Дарьюшкиного, он погиб тоже, а невестка осталася с двумя сыновьями, а бабушка перешла к своей дочке на Ниву.
(38.24)М: Понял, значит жила в Ниве-2.
(38.28)ОБ: Да, со своими, Дарьюшка. Вот, В церквушку ходила и молилася. Вот, отец Леонид там служил Арнатский, дал направление Борису.
(38.44)М: А отец Леонид Арнатский кем приходится новомученику Арнатскому знаменитому? Родственником?
(38.50)ОБ: Какому?
(38.51)М: Философу.
(38.53)ОБ: Ну, они из одного рода, фамилии Арнатские. Вот я говорю, они были эти…
(38.59)М: То есть Леонид, высланный из Питера.
(38.51)М: Философу.
(38.59)ОБ: Да, на сто первый километр. И главное слушайте, он, это, десять лет отбыл в тюрьме, и матушка тоже, она видать тоже из духовного звания. Екатерина Боголеповна, его супруга. Екатерина Боголеповна и брат у неё Боголеп Боголепович, приезжал сюда в Федово. Я приходила уже, я их видела. Вот, и когда там, что вот, у неё трое осталось, у матушки, батюшка в тюрьме – отец Леонид Арнатский. Её научили – отрекись от мужа, чтоб детям учиться. Вот. Она видать это сделала. А уж чему и как выучились дети – секрет, я не знаю. Я не касалась девчонки этой, мне не пояснял никто. Но факт тот, что батюшке-то в тюрьму-то доложили, и он пал духом в заключении, где он был, он стал пить и курить, вот. И он из тюрьмы пришел заядлый куряга, вот. А когда он вышел из тюрьмы, матушка приехала к нему. Уже здесь семьи свои имели, вот, и она вот, из Волочка, кода он тут, похоронили его, уехала к сыну. И был это, я туда ездила… какой же?.. Нерих-то, вот – в Нерихте она там, вот где-то, Нерих-то. И такие были ряды, как у нас в Волочке, но низкие такие, как в уменьшенном виде, бедней, конечно, Волочок.
(40.46)М: (Нрзб.) Екатерина Боголеповна, она потом отреклась от отца Леонида.
(40.49)ОБ: Ну, вот она, научили видимо. Вот такую я историю знаю. И вот он здесь служил в этом, в Федове-то. А потом он заболел, у него, ещё он тут был, уже тут в Федове служил этот, Архимандрид Никон Белокобыльский, уже тоже монах Киево-Печерской Лавры с подворья с питерского, Мария Николаевна, там все её знали, и она всех знала киевских монахов питерских, потому что они туда ходили молиться всей семьёй, десять человек. Вот, так, и это, она вот похоронила, он же здесь в больнице лежал, ему отняли обе ноги, гангрена из-за курения. И он пил вино. И он это, уже отслужит службу, Борису пихает деньги, трясётся – иди, пол литра мне купи. Пол литра. А он – батюшка, я не пойду покупать, я не пойду покупать. Борис отказывался покупать водку. Он уже водку, вот, и курил. Отслужит службу, и потом ему отняли тут ноги. Он лежал, я в больнице навещала, ему ампутировали одну и вторую. И всё равно, он лежал вот так, курил, у него пепел сыпался, он курил без ног. Ну и скончался, вот, его похоронили, и могилу отрезали, вот так могилу – крест стоит, кругом ограда, сделали вот здесь, рядом отец Фёдор к церкви приложен, а тут белый крест его. И было написано – Иерей Арнатский, чего-то нет тут, в гругляшке нет. Я хочу возобновить, а то, вот крест – это его стоит, и могила вот так к кресту квадратик
(42.46)М: Она отреклась – она потом вернулась к нему?
(42.48)ОБ: Ну, вот вернулась она в Федове, что бы дети учить. Тогда вот все отрекались жены, мужья сидели в заключении, чтобы детям учиться. Лишенцам не давали учиться, детям. Кто отрекался, кто не отрекался. Вот такая история. Вроде говорили, что стал вот алкоголиком, курильщиком. Вышел, но вот священство ему не сняли и дали приход. Но вот он вот такой был, отслужит службу, Борис говорил мне, рассказывал, я замуж вышла, вот он его в семинарию направил, а страдал этим пороком. Да…
(43.37)М: Так, следующий снимок.
(43.39)ОБ: Она похоронила его, больше она не приезжала. У неё даже остались у нас какой-то самовар, какие-то в самоваре вещи, что-то были внутри самовара, большой самовар. И вот, а сама уехала и всё. Я вот ездила в Ярославль к тёте Вале, и я говорю, ну что на чердаке стоит, давайте, Мария Николаева я свезу туда. И вот я девчонка, тащила это в мешке (смеётся), чего это в мешке – картофель думали? – самовар, в самоваре чего-то там у неё было наложено. И это, я чуть не потеряла это. Там такая пригородная электричка ходила – «мотание» по прозвищу, «мотание» туда-сюда. Ну вот…
(44.23)М: Ольга Борисовна, давайте уже, просто времени жалко, поэтому надо просто побыстрее.
(44.27)ОБ: Свезла я ей.
(44.29)М: Давайте следующий снимок.
(44.30)ОБ: В Нерих-то.
(44.31)М: Вот здесь вот написано сверху. Запись такая есть.
(44.37)ОБ: Да, вот это батюшка, это тоже десять лет там.
(44.41)ОБ: Написано: «Папочкина запись».
(44.41)ОБ: А это папина запись здесь.
(44.42)М: «Малышев». Вот это чей подчерк?
(44.41)ОБ: Это папина, это папин подчерк
(44.49)М: То есть, это подчерк отца?
(44.50)ОБ: Да, чего тут я приклеивала, я не помню теперь, да.
(44.55)М: «Говорить о людях плохое мы имеем право только в двух случаях: для его смирения…» Помните такую запись? Это откуда вообще?
(45.08)ОБ: Не знаю, не помню я откуда. Чего я приклеила сюда, откуда я знаю?
(45.12)М: Не помните, да? По какому поводу было сказано?
(45.18)ОБ: Ну, чего – говорить о людях плохое в двух случаях, при смирении… Чего? И всё?
(45.26)М: Второе: «Для предупреждения от общения с ними плохим человеком, ибо плохое содружество развращает доброе, добрые нравы. Всякое же осуждение, пересуды и тому подобное недопустимо среди воспитанных и интеллигентных людей. Папочкина запись. (Малышева Б. А.). Вот, ниже этой записи – фотография. Вот с левой стороны, значит, две женщины. Вот эта фотография, вот она. Значит, здесь написано – монахиня Олимпиада, Ольга Сергеевна.
(46.03)ОБ: Вот это наша кормилица, вот эта Ольга Сергеевна, монахиня Олимпиада Герасимова и Мария Николаевна, моя опекунша, Изотова, вот, монахиня Марина. Это уже тайная монахиня, в Вырице постригал их.
(46.20)М: С левой стороны кто тут стоит?
(46.21)ОБ: Ну, вот это – Ольга Сергеевна в чёрном.
(46.26)М: А в белом – это?
(46.27)ОБ: А в белом моя опекунша.
(46.29)М: Монахиня Марина.
(46.30)ОБ: Да, но она не носила монашеское, ну, она в тёмном, а это летом.
(46.35)М: Какой то год?
(46.36)ОБ: Ой, даже не знаю, какой год, где-то они снимались, это скамеечка тут?
(46.45)М: Похоже, что это лето.
(46.46)ОБ: Летом, конечно, летом. Газовый шарфик – это ещё от моей мамы (нрзб.), шарфик такой.
(46.54)М: А какой год, не помните? Так, а снято было у дома какого-то известного, или непонятно где?
(47.04)ОБ: Не, тут уже снято… не знаю даже где это снято.
(47.10)М: Ни даты не помните? Хорошо. Значит, здесь следующий снимок. Иеромонах Иоанн служил в соборе…
(47.19)ОБ: Да, это к отцу Фёдору дали его. Ни одного зуба, и выбритый из тюрьмы, десять лет пробыл в заключении. И, вот вернулся значит монах, вот он тут и умер. Тут и Ольги Сергеевны могила и дальше его могилка тут в старом кладбище. Похоронен он в чужой могиле.
(47.43)М: А какого времени этот снимок?
(47.47)ОБ: Не знаю, он подарил, потому что… Моя опекунша, она со всеми сразу, он, это, как в храме появился, там ко всенощной пришли, вот сразу и познакомились. Он говорит – это мои первые друзья. Вот она сразу с ним, она всех любила, Мария Николаевна, духовенство (нрзб.). Он жил на квартире здесь, левым хором управляла Анна Фёдоровна, она там к вокзалу.
(48.18)М: Так, а когда он появился-то, в каком году?
(47.22)ОБ: Не знаю. Отец Фёдор-то, и кладбище было открыто, и собор открыт, он один тут, вот и появился монах, и ещё другие батюшки появлялись.
(48.34)М: То есть он второй пришел в Волочок, второй священник, который был в Волочке?
(47.38)ОБ: Да, почти что.
(48.40)М: А фамилия как его?
(47.42)ОБ: Я не помню, не знаю.
(48.44)М: Он числился в соборе или где-то в другом месте?
(47.47)ОБ: А?
(48.47)М: Он числился в соборе?
(47.48)ОБ: Да, да, его ж должны там и поминать всё-таки вот кто служил. Там ещё другие батюшки, но те как-то, молодой, вот я помню, папа лежал больной уже, молодой навещал, какой-то Вениамин был, красивый, чёрный такой, но тот куда-то не долго, не знаю. Тут это, и псаломщики, дьякона были какие-то, не пойми какие. Очень сначала был хороший, это тоже из монахов, украинец, тоже с киевского подворья питерского, тоже здесь вот он жил уже у монашек, уж вон дом разобрали теперь угловой, это, отец Харлампий, он дьяконом служил, вот, киевский тоже, но с Питера он. А они сто первый километр, им ни в Питер нельзя, ни в Киев нельзя. Вот здесь в Волочке, даже мне могилку показывали иеромонаха тоже, иеродьякон или монах просто, Пантелеймон какой-то тоже ионах здесь похоронен.
(50.06)М: То есть он появился вторым после отца Фёдора.
(50.07)ОБ: Да не после, а отец Фёдор и был. Отец Фёдор только скончался, к нему, потому что тут две церкви открыто, отец Фёдор один. Конечно надо тут было.
(50.23)М: Так, в помощь к нему.
(50.25)ОБ: Да, и был дьякон иеромонах Харлампий. Иеродьякон , иеродьякон Харлампий.
(50.37)М: В тоже время (нрзб.)?
(50.38)ОБ: Да, всё время, ну он тут высланный был, он сразу и стал дьяконом.
(50.45)М: Значит, и в тоже время появился дьякон.
(50.48)ОБ: Да, он сразу был. Он долго тут служил.
(50.53)М: Это какой год-то был?
(50.56)ОБ: Когда открыли? Сорок, сорок второй – кладбище уже открыли, и тут вскоре и собор открыли. Отец Фёдор говорит сорок второй – собор отдали. Но я не знаю, мы же уже в войну год ходили, полтора, в Федово ходили. Я чего-то не знаю. Сорок первый, сорок второй, сорок третий, наверное, собор, он чего-то в проповеди говорил – сорок второй числится открытый собор. Сорок второй – кладбище дали только. Я чего-то сомневаюсь что этот (нрзб.) сказал, так что собор открыли, наверное – сорок третий. Но он не долго был закрыт, собор-то. Только замалевали его, всё сожгли, разграбили и замалевали всю живопись.
(51.42)М: А когда умер Иеромонах Иоанн?
(51.46)ОБ: Ой, там наверное, на могилке написано, я не помню. Девчонкой я навещала его больного, ну вот, всё это, всё исповедывал, сидел там, на клиросе, на солее там наверху, всё это, великий пост всё сидя исповедывал, сидя исповедывал старушек этих. Им надо всё в первый день великого поста, и крестопоклонную, и страстную, и всё исповедаться, причащаться – вот, мы скоро умрём, скоро умрём. Я говорю – вы батюшку замучили, отца Ивана, всё исповедаться там, вот. Я-то работала…
(52.29)М: Так, то есть он умер после войны вскоре?
(52.33)ОБ: Кто после войны? Он после войны сюда только появился – собор открыли.
(52.38)М: Долго он служил?
(52.33)ОБ: Да, он порядочно служил, сколько-то лет. Вот на могилке там, наверное, есть дата его жизни.
(52.51)М: Понял, третья фотография – это кто такая?
(52.52)ОБ: Это, наверное, это, сюда приехал может быть, это, в сорок пятом.
(52.56)М: Ну, посмотрим, а вот это кто такая на фотографии, Ольга Борисовна? Ольга Борисовна? Вот это кто?
(53.04)ОБ: Не знаю кто это. Тут чёрное всё такое, Господи.
(53.09)М: Сейчас подвинем. Схимонахиня Таисия, Вера…
(53.16)ОБ: А, тётя Верочка, так а чего я её тут.
(53.18)М: …Владимировна.
(53.19)ОБ: Ну вот эта, что Вы там…
(53.21)М: Кор… Коржавина.
(53.22)ОБ: Коржавина. Только вот чего такая карточка, я не знаю чего-то. От меня снимали?
(53.29)М: Значит надо переснять просто карточку, если она плохая.
(53.31)ОБ: Да, так нет, у Вас же вот до этого-то. А! Там могилка, там могилка, где её могилка была. Так она во весь рост, хороша карточка у меня была. Я чего-то не узнаю. Может быть она и хорошая, да я не вижу. Она чёрная это.
(53.51)М: Значит Вера Владимировна Коржавина.
(53.54)ОБ: Да, это вот она, когда мы были у схимонаха Вырицкого.
(53.51)М: Это была как раз его келейница.
(54.06)ОБ: Да, была, принимала она нас.
(54.08)М: Так, дальше, вот это вот. Написано: «Платонова Верочка». Непонятно, вот это или это.
(54.13)ОБ: А, Верчка – вот это, красавица. Но тут опять как-то чёрно. Она вот блондинка красивая очень.
(54.20)М: Так вот это Верочка или вот это Верочка. А это кто такая?
(54.23)ОБ: А это вот тётя Аня.
(54.24)М: Нет, а вот это вот кто такая, вот? Вот это кто такая?
(54.29)ОБ: Красивая, наверное, она и есть.
(54.31)М: Это она же самая?
(54.32)ОБ: Она же, это всё карточки тут снимали всё подряд. А это бабуся в нашем кресле сидит плетёном, ну и я тут сижу. Да, вот я, я это она.
(54.32)ОБ: «Мария Николаевна Изотова...
Да, Изотова.
(54.47)М: …моя опекунша».
(54.48)ОБ: Да, и я сижу. Это кто-то – Модест снимал. А это тётя Анечка Усс. Её вот арестовали вместе, от нас вот.
(54.57)М: «Тайная монахиня после вдовства», - написано.
(55.01)ОБ: Да, она овдовела.
(55.02)М: «Мы сидим на террасе Римского, 67. А какой это год?
(55.10)ОБ: Не знаю. Модест в семинарии. Это, это уже в какой год? Это уже Модест наверное в семинарии купил у кого-то маленький фотоаппаратик, вот такие плёночки. Наверное он снимал вот это. Это уже семинаристом.
(55.29)М: То есть эту карточку снимал отец Модест?
(55.32)ОБ: Скорей всего, что это ж, потому что там мы сидели на террасе с мамой, я и брат, а это уже я барышней сижу с ней. У нас таких три плетёных было, один мы даже продали (нрзб.)
(55.52)М: Вот, если можно, когда будем около Урицкого, скажите в это тоже, что вот тут мы сидел на террасе, вот, я потом эту карточку…
(56.00)ОБ: Террасы там нету! Террасы… Там сплошь три окна было красивые, вот такие рамы. А я ходила, смотрела, я не могу смотреть – там всё забито, какое-то одно окно сделано. Чего с этой террасой сделали? Там всё забито. Приделано, я даже не узнаю дома, чего я туда пойду террасу смотреть. Там сарай такой громадный был, и хлев, и курятник, и каретник, и сеновал. Я спрашиваю, говорю – а куда делся это, сарай-то? Вы-то продали наверное в деревню куда-нибудь это? Новый же. Ну, что дедушка строил, двадцать шестой год, двадцать восьмой, это въехали – двадцать девятый год. Всё новое там было. А – говорит – мы на дрова выхлопотали. Там уже общество слепых отказалось от этого дома, казённый пошел, жить стали в этом доме, все там переделали, а на дрова распилили. Ничего себе! Второй сарай. Я думала, куда продали на дачи.
(57.10)М: А вот эта женщина. Вот здесь вот. Последняя карточка.
(57.12)ОБ: Там всё пустое, и город, и всё запакостили.
(57.16)М: (Нрзб.) тётя Верочка, тёте Верочке – Анна Александрована. Кто такая Усс?
(57.23)ОБ: Усс – тётя Аня. Ну, её забрали вместе с нашего дома, арестовали, но её отпустили. Вот матушку эту Платонову забрали вместе, уже не отпустили. Брата арестовали, и она с матушкой (нрзб.). Бедненькая она. Она предчувствовала. Она говорит – лучше смерть, чем опять в тюрьму. Она была уже тоже в тюрьме оказывается, она говорила – лучше смерть, чем опять в тюрьму. Вот маму забрали и её. И её. Но тётю Аню отпустили. Она двоюродная сестра Платоновой. Платонов(нрзб). Они говорил, что это двоюродная сестра. Она тоже в монастыре там же была. Тоже вроде как она не монахиня, не пострижена, а вроде как послушница-то. Она старенькая, измученная вся, старенькая. Она всё нам писала письма. Но её выслали в Молоковский район. Она где-то туда по назначению прибыла в сельсовет молоковский. Там, когда-то в деревню, она нянчилась, жила хорошо, нянчила ребеночка, списалася с двоюродными сёстрами с какими-то питерскими, эвакуированы они были с Питера. И она их нашла как-то, списалась, и нам всё время писала письма, и уехала туда к сёстрам. А что тогда уехала. Видимо там было плохо, она в детсаду уборщицей работала, простудилась и у неё нарыв на локте образовался. И она умерла там уже, (нрзб.) писала.
(58.51)М: В Питере?
(58.52)ОБ: Да нет, к сёстрам, где-то эвакуированы в войну, к двоюродным уехала. Две сестры где-то были двоюродные. И она туда умчалась из Молоковского района. А тут бы сидела бы она в войну бы, пережила. Чего ж в деревне и молочко всегда там, и курочки на месте не далеко. А куда-то уехала, не знаю.
(59.14)М: Она была Платоновым кем?
(58.52)ОБ: Она двоюродная сестра им была. Вот она, они жили-то сто первый километр, но они находилися в Малой Вишере, вот. Платонова Александра Фёдоровна. Сестра Симеона Фёдоровича, и она. Она жила вместе с Платоновой Александрой Фёдоровной, вмете.
(59.41)М: Её арестовали за что?
(58.44)ОБ: Её не арестовали, выпустили. Забрали с мамой вместе. Ну, разобрались и выпустили её. Она прибежала, как безумная, выслали в Молоковский. Потому что они приехали сюда в Волочок, хотели здесь прописаться. Вот, мама даже и разрешила, что война уже. Им дали направление куда-то эвакуироваться с Малой Вишеры. Ини приехали сюда, хотели к брату, значит, поближе в Волочке. А им запретили, не разрешили прописываться. Но они как-то задержалися здесь. И вот, когда арестовали Симеона Фёдоровича и маму, а они тут оказались – почему вы не уехали, вас куда направляли. Вот, куда-то их направляли с Малой Вишеры. А они куда-то не доехали. Вот хотели здесь. Вот это, быстро ж это. Вот, смотрите, война началась, а через месяц папу взяли в армию, ровно через месяц. Потом мама заболела дизентерией. Месяц пролежала в больнице. Мы вот с ними тут со старухами были четыремя. Тётя Варя Корнаухова, Мария Николаевна и эти, матушка и тётя Аня, сестра двоюродная.
(01.00.59)М: Матушка Олимпиада?
(01.01.10)ОБ: Да не Олимпиада, а вот Платонова. Были все у нас тут. Ну, с Малой Вишеры тогда уехали, снялися, куда-то им надо было эвакуироваться, они приехали сюда, их тут прописали (нрзб.). Куда-то было им направление эвакуироваться-то. Я ж не знаю (нрзб.)
(01.01.20)М: Понял.
(01.01.21)ОБ: Они не доехали, их арестовали вместе. Ну, а её потом выпустили в Молоковский район. Вот она там жила. Разыскала сестёр, уехала куда-то на север к ним. Только зря. Писала она (нрзб.) адрес был. Писали ей, всегда писали.
