прот МОДЕСТ МАЛЫШЕВ: февраля 2013

среда, 27 февраля 2013 г.

суббота, 9 февраля 2013 г.

В02 - ИЮЛЬ 2012 - ВВ-10
10файл
РАСШИФРОВКА ТИ 28 ноября 2012 г., 17:45

(00.13)ОБ: Война, война все спишет, говорили. Кто наживался на этой войне, кто погибал, кто страдал. А кто и с фронта-то раненый больной приходил, в деревнях лежат, лежат – кто выживет, а кто и помрет от больших ран. Некому там выхаживать было, кто как. Один дяденька военный выжил, солдат, что лежал, лежал. А потом и говорит, как любил коней. Ну крестьянин, ну колхозник. Ну вот. Жена взяла и привела ему к кровати коня. Вот он лежал, коня гладил... и потом встал, поправился, переборол свою болезнь. А так жена в колхозе работает, а он лежит в углу, ну как там лечили. А кто и умирал там объедался. Сразу придет с фронта голодный, поест там простокваши, и понос, и умрет.

(01.23)ДМ: Ольга Борисовна, а когда вы отказывались, было страшно?

(01.26)ОБ: Что?

(01.27)ДМ: Когда отказывались быть пионеркой, страшно было?

(01.30)ОБ: Нет. Нет, мне как скажут, Малышева встань отвечать там урок какой, я хоть и знаю, у меня сразу вот тут такой острый прокол в солнечном сплетении, вот, нервный делался. Потом я как-то переборола, постарше стала. Вот так страшно было вообще. А так я нет, я не боялась. Я Боженьку любила, Господа любила. Мама передала эту любовь. Мама все о мучениках, о первых мучениках христианства, вот которые Платонова писала вот в Русском паломнике. Она все своим языком там это рассказы переделывала. Некоторые вот Евстафий Плакида ее у нас книжечка маленькая Евстафий Плакида. Вот я уже забыла содержание...

(02.32)ДМ: Это мама читала, да?

(02.33)ОБ: Да, да, да. это у нас была... а потом когда познакомилась мама с Платоновым, да это, да его сестра, матушка, да и тут сама лично познакомилась. Мама была очень рада этому знакомству такому со святыми людьми такими религиозными. Мама никуда не выезжала же, она тут всю жизнь провела в Волочке. Как увезли ее в заключение. Она, вот как тут, это Божья воля, роптать нельзя. Вот, она нас вымолила, мы у нее вымоленные. Вот, а потом она видела сон. Вот мы Голгофу видели на небе. Чистое небо, вечером на балконе чай пили, облачко образовалось на чистом небе. Потом из этого облачка сделалась Голгофа, восьмиконечный крест и два четырехконечных по бокам креста – Голгофа. Смотрели, все смотрели вечером папа, мама, я, Модест. И потом оно побыло, побыло, и так же растворилось, растаяло все и – чистое небо, ничего не было. Мама говорит, ну нам Голгофа.

(03.50)ДМ: Когда это было?

(03.51)ОБ: Ну вот это перед этим. Не знаю, то ли война уже началась, нет, может даже еще не началась. Вот, а потом она видела сон тоже рассказывала всем. Ну, говорит, это мне к смерти, к смерти. Это... вот сон и сбылся.

(04.13)ДМ: А что приснилось?

(04.14)ОБ: Ей приснилося, что она потеряла нас. Зовет домой, нас нету, зовет, нас нету. Она всегда, мы бегаем там если за воротами, она, или во дворе, она: Ольга, Модест, домой. Ну мы идем домой. А тут вот ей приснилось, что нас нету, она пошла искать. И потеряла нас, не нашла. Едет какие-то платформы, протянули незнакомые руки ей, и ее подняли на какие-то платформы, на рельсы, и ее куда-то увезли. И вот, с чужими людьми, значит, она куда-то уехала. И она очутилася вдруг на площади, где 3 храма беломраморных, справа, слева и по центру. И вот она так смотрит, 3 беломраморных храма, и вот она идет, поднимается к главному храму на ступени... Да, а там вот Спаситель во весь рост так руки протянул, как бы принимать вот это... Есть такая икона Спаситель с протянутыми руками к Себе призывает. Ну вот, и вот она так молится Спасителю и идет на беломраморные ступени поднимается, храм закрыт. И вот она падает ниц и плачет и это молится, кланяется. И капли ее слез на этом полированном белом мраморе, она видит эти капли – и все. вот это такой сон. Вот она говорит, ну это храм – это испытание. Ну я, говорит, умру. И потом два воробья влетели в балконную дверь, по окну летали, летали и вылетели. Она говорит, ну это кто-то у нас вылетит вон. Ну вот папу с мамой арестовали. Ну и потом у нее шкатулка была, и зеркало там. она туда наложила много, и это зеркало лопнуло, все трещину дала шкатулка. Она говорит, зеркало вечно разбивается, это к смерти, тоже примета какая-то.

(06.28)ДМ: Она была такая мистическая?

(06.30)ОБ: Ну вот это все старинное такое, да...

(06.33)ДМ: Скажите, а почему вы сказали в ответ на приглашение в октябрята, что вы молитесь Богу? Вы знали, что это разные вещи? Кто-то говорил вам, что это несовместимо быть октябренком и молиться Богу?

(06.47)ОБ: Ну так агитация по радио была. У нас же тарелка была черная это. Ну и в школе ж говорили. Ну как же, несовместимо, я вот, ребенок, знала, что кто молится, а кто смеется над Богом. Вот, мама, наверное, говорила тоже.

(07.12)ДМ: Ну отец и мать вас как-то ориентировали?

(07.16)ОБ: Ну вот как? Они идут и одеваются. Мамочка, папочка, вы куда? Завтра большой праздник, мы идем в храм. Они даже не говорят, что вот тебе платье, вот штанишки, одевайся, быстро идем в церковь молиться – не говорили такого. Они сидят там на лежаночке, пошепчутся, как детей воспитывать. Вот. Ну они говорят, куда? в церковь. Завтра большой праздник, ко Всенощной идем молиться в церковь. Ну можно нам с вами? Вот. Можно. Одевайтесь, вот это, это и пойдемте. Вот стояли, я ж вам показала место. Стояли. Папа стоит, перед папой братик, мама, перед мамой я стою, и попробуй сядь. Стоим, молимся. А тут святитель Николай висит. Там крючок сломали года 3 тому назад. Последнее мыли церковь эту, собор, оставался этот крюк, смотрю – только точечка.

(08.20)ДМ: Но они никогда вас не агитировали так прямо против, вот что "не вступай"?

(08.27)ОБ: Нет, нет.

(08.28)ДМ: Это вы сами выбрали так?

(08.32)ОБ: Я не помню вот... Тогда же в школах очень родители заставляли крест одевать, а в школах заставляли снимать крест. Но меня как-то никто не притеснял, что снимай крест там. никто в школах. Детишки дергали вот здесь за цепочку. У меня золотая цепочка была, я привязала, стойка была, стоячий воротничок вот такой. Но все равно вот так. Ну вот, что я говорю, не трогайте там все. Потом увидят, что я по набережной в собор иду после уроков 32-ой школы, вот. А эта соседка... Были случаи такие, что родители одевали крест, а в школах снимали. Ведь разные педагоги были. Я говорю, моя хорошая педагог была. похоже она, может и знала и чувствовала, но никому ничего не доносили. Я говорю, вот в деревне мы жили в Ильинском там бывшая дочка священника была директор начальной школы вот. а в этой... ой, Господи, до какой станции ехать-то? Там на станции была хирург тоже дочка священника. И вот она приезжала, хирург, осматривать детей, дочка священника, а эта дочка священника была начальной школы директор, и они детей не притесняли. Она говорит, кто кресты носил, мы никогда не докладывали никуда, что и осматривали, хирург эта не говорила, что снимай, тихонечко там все это. Вот она сама Надежда Федоровна говорила, вот мы в Ильинском жили, ну вот Павлик маленький был – Сельдьевна, Сельдьевна называл Павлик Надежду Федоровну Сельдьевна, 2, 5 года вот ему было. Вот и это, она рассказывала, что, как поведет себя педагог, вот. А другие снимали. Так вот соседка вот евреев она это падчерица Фаня, Фаина Комарова. Папа – русский, а она поженила, закрыть свою жидовскую фамилию. Взяла с детьми, это, вышла замуж за Комарова. Жили они, купили-то они...

(11.02)ДМ: А вы евреев не любите?

(11.04)ОБ: Есть евреи хорошие, а есть жиды поганые. Вот я их разделяю.

(11.09)ДМ: А родители любили их? Или разделяли тоже?

(11.12)ОБ: Наверное так, потому что они тоже это...

(11.16)ДМ: Ну а что они говорили о соседях?

(11.17)ОБ: ... плохо не говорили.

(11.18)ДМ: Плохо отзывались или нет?

(11.20)ОБ: Вот продали, продали. Конечно потом, когда много неприятностей... Вот, так вот Фаина говорила, что вот в школе агитировали против Бога, а она крест носила, как мама умерла, он вдовец женился на еврейке. Вот, крестик носила. Она говорит, я свой крестик в уборную выбросила. Я говорю, Фаня, что ты сделала, что ты сделала. Вот я ей говорила. Она старше меня: Фаня, что ты сделала. Вот, и потом она вот, когда собор открыли, они с Мальцева эвакуированные вернулись, я говорю, Фаня, пойдем в церковь. Она: пойдем. Она пришла в церковь. Я говорю, одень крестик, какой-нибудь купи алюминиевый там и все... Так она стоять не могла в церкви. Она млела и ... Я говорю, что с тобой? А она села на пол – сомлела. Вот. Я говорю, Фаня, тебе надо обязательно исповедаться и причаститься. Исповедуйся, скажи батюшке, что ты так с крестом поступила, и вот и покайся все. Ну не знаю, как будто она это сделала. Но сколько она потом ходила в храм, я не знаю.

(12.30)ДМ: Эта Фаня это подруга ваша?

(12.32)ОБ: Да нет, вот еврейская падчерица, Людка Комарова Фаина. Ну за стенкой жили.

(12.40)ДМ: Так вот, я хотел спросить, когда вы говорили, что в октябрята вступать нельзя, если ты в Боженьку веришь, вы это говорили, уже зная, что за это наказывают, можно пострадать за это или просто...

(12.52)ОБ: Я ж не представляла, какие страдания мне ужасы не говорили родители, что если будешь проповедовать открыто, тебя там будут это жженым железом, каленым жечь. У нас не слышно, я даже не знала, что уже с 17-го – 18-го года архиереев вон к коням привязывали да...

(13.15)ДМ: Об этом никто ничего не говорил?

(13.17)ОБ: Я не знала. Родители нас особенно не пугали. Отдала нас в детский садик мама. Не знаю, куда Модест попадал, а я... Вот мама пришла, козе там нарвала, сена накосила, нажала, лежит на диване. Солнышко такое днем, а я это к ней скамеечку поставила – чего вы там?... и легла на эту скамеечку, руками-ногами болтаю и пою: Бога нам не надо, не надо нам попов. Она так голову с подушечки подняла: доченька Оленька, чего ты там поешь? Ну-ка повтори. Ну вот, и легла. А я опять: Бога нам не надо, не надо нам попов. – Кто это тебя научил? Где ты слышала? – А нас так учат в детском садике. Как нас учили, я не знаю, не помню. А когда этот случай, я вот, вот, вот, помню хорошо. Четко, ясно.

(14.18)ДМ: И что было дальше?

(14.20)ОБ: Ну вот так она сказала, еще спросила. Она сказала, не надо это тебе. Тебя там учили в садике, ты больше так не пой. Мы же Боженьке молимся, вот, вот... Вот это вот висела над кроватью тут. А тут кушетка вроде лежанки стояла, вот. вот говорит, молимся же утром, вечером. Вот эта открыточка-то, что Моление о Чаше (неразб) она висела над кроватью. А на кровати еще образочки висели, привязанные тоже. Ну вот, она говорит, больше так не пой, мы Боженьке молимся. А вечером папа пришел, они сели там на лежаночку: шу-шу-шу-шу-шу-шу-шу – и больше меня в садик не пустили. Вот, потом какую-то няньку нашли в деревне, которая развратная там. мама с папой на работе, она нас на террасу запрет, придерется, запрет на крюк, а сама там кавалеров принимала. Ну вот, мамины чулки одевала, туфли мамины одевала, еще чего-то делала, не знаю. Ну в общем, скоренько эту девку выгнали, исчезла девка. И стали нас просто запирать на ключ. А, да, они в кино ходили, киномеханиками тогда были, и мама ходила с папой вечером в кино. Ну вот, там эти Путятины, княгини Путятины с нами вечером сидели. Старушечки маленькие, куколки маленькие старенькие. Вот, как же звали? Ольга, а вторую Лидия, третью Елена. Она-то редко приходила. Старушечки, папа их отводил. Где-то они недалеко тут жили, если приходили с нами сидели вечером. Ну вот, недолго там. На елку там самодельные игрушечки приносили, интересные такие. Елка тогда уже разрешено было. вот, и это папа, между прочим, папа первую елку в кинотеатре Звезда в фойе ставил первую елку. Ну вот, и там всем предложил сдать дневнички, к Новому году какие отметки. У кого троек нету всем подарки дополнительно были всем это. Тогда много детей было у уборщиц у этих у всех. Я помню, что директору... директору театра была дочка старшая, тоже подарок давали. Как-то связан был театр с кино, вместе рядом вот. А он был председатель профсоюза кинофотоработников. Вот он там вот первую елку организовывал в частности.

(17.11)ДМ: Это отец был председатель профсоюза?

(17.13)ОБ: Да. Кинофотоработников. Кино, а напротив была фотография маленькая. Вот здесь сейчас против театр, тут теперь все эти сделаны столовая наверху там, да? а внизу там это Мегафона и Билайна там конторы. А вот напротив-то, выемка-то сейчас там что это? какой-то тоже этот бар или чего, кафе какое-то напротив-то через дорогу-то?

(17.45)О: Кафе по-моему.

(17.46)ОБ: Вот там из новостроя, это новострой. А тут вот раньше было маленькая избушечка, была фотография. Вот, когда мы маленькие были. А магазин который это кафе, был раньше посудный вот. папа покупал еще чашечку мне на день ангела.

---

(19.18)ДМ: А отец Модест вообще слышал об этом, о вашем отказе? Вы с ним говорили, быть пионеркой?

(19.25)ОБ: Ничего я не знаю. На его счастье хорошая тоже верующая учительница попалась. Мама говорила с этой учительницей Елизаветой... Она вот в начале Урицкой улицы, фельдшер. Они из сельской местности приехали. Она начальные классы вела вот у Модеста как раз это. Тетя Валя приехала, уже арестована мама, тетя Валя с этой учительницей говорила. Ну я говорю, что учительница хорошая верующая. Мама пришла радостная, что учительница – верующая и все, она не будет его притеснять и вот. а тетя Валя она сказала тоже, тетя Валя ходила узнавала, когда уже мы сироты, тут она... Учительница говорит, ну что? Вот он сидит, смотрит, слушает. Он не балуется, ничего, а видит, что у него мысли где-то в другом месте. Он на педагога смотрит, это уже после ареста, а он и не слушает. Она тогда: Малышев, что я говорила, повтори, расскажи. Он: А-ах, как проснется. Испугается и не знает, чего сказать. Потому что он расстроенный, арест он там в себе переживал. Он учительницу сидит, на нее смотрит, а у самого мысли совсем в другом месте. Ребенок. Ну вот, вот она и говорила, не знаю, как его... Он и так-то учился – троечки, четверочки.

(21.00)ДМ: Нет, он просто присутствовал при разговоре с вами, когда вы рассказывали...

(21.04)ОБ: Чего я рассказывала? Чего я рассказывала?

(21.08)ДМ: Что пионеркой быть отказались?

(21.10)ОБ: Ну я сказала, что в октябрята вступают, а я сказала, что я Боженьке молюсь, крестик ношу.

(21.21)ДМ: Это папа с мамой говорили, да?

(21.23)ОБ: Ну что ей, то вот... ну она в краску вся красную стала. Ну не стали они меня тогда беспокоить. Не стали. А потом перевели в начальную школу, в Пятую, где сейчас детская поликлиника, Пятая начальная школа, четвертый класс; там набрали лишний класс, и вот перевели... я так и не знаю, почему, не хватало здесь. В общем, вместе с учительницей нас перевели в Пятую начальную школу, где была стопроцентная пионерия. Директор школы была дочка священника бывшая, и еще там ее сестра тоже класс вела и стопроцентная пионерия была, все. Потому что не везде стопроцентная пионерия. Вот например, я не стала октябренком и татарин мальчик не стал тоже вот, тоже руку не поднял. Учительница разбиралась с ним. Он – татарин, они там своей веры тоже придерживались хорошо. И я. а остальной класс там: у-у – все закричали. Ну вот. а Фаинка вот в своем классе, она старше на 2 года, выбросила крест. Никому не отдала, вот как на крест обращение – никому не отдала, не подарила, не спрятала нигде, а выбросила в уборную. Это надо же. Ой даже представлять не могу. Я говорю, Фаня, что ты сделала? Иди кайся. Она из Бачева вернулась, мне рассказывала.

(23.10)ДМ: А в райкоме что вас спрашивали?

(23.11)ОБ: М?

(23.12)ДМ: А в райкоме, куда вас вызывали, что вас спрашивали?

(23.15)ОБ: В райкоме комсомола. Она спрашивала, ну что там, кто-то заставлял? Я говорю, не заставляют, я сама люблю. Хожу, молитвы, я сама люблю. А молитвы знаешь? Ну я говорю, ну я стараюсь учить, вот, самое главное там... А как же ты крест целуешь? Все крест целуют, ты можешь заразиться. А я говорю, я целую крест, наоборот поправляюсь, сказала. Вот это я помню, что как же ты целуешь крест – заразиться можешь.

(23.48)ДМ: И что он сказал?

(23.51)ОБ: Ну она, женщина. А я сказала, что я наоборот поправляюся. Ничего, я говорю, не боюся, и я крест целую. А потом, а потом это, когда Модест уже в семинарии учился, я работала в роддоме, уже фельдшер. Когда в войну фельдшеры училися, никто ничего не спрашивал, ничего. Говорили, в комсомол вступай, говорю, а я не буду. Ну мне ничего... Модеста не спрашивали. Когда я работала, нас аттестовали, как фельдшер-акушерка, я младший лейтенант должна быть. А медсестры были старшина там. Ну вот, надо было фотографию маленькую и большую как на открытку. Ну вот это представь в военкомат. Аттестация проходила. Он все, буква "м" подходит, меня не вызывают. Девчонки говорят, а чего это тебя не вызывают? Я говорю, не знаю. Меня самую последнюю вызвали, я уж переволновалася. А я написала там все, биографию-то. Брат учится в семинарии духовной, папа там тоже, мама в заключении умерла, арестована была в таком-то году, все. Это что такое? – у них волосы дыбом.

(25.26)ОБ: Оттого, что мама в заключении умерла?

(25.28)ОБ: Ну я не знаю, чего им вот... Ну вот они спрашивают, а что это брат в семинарии? – ну брат в семинарии. – А ты - верующая? Я говорю, верующая. – И крест носишь? – Ношу. Опять это уже я барышня была. с 18-ти лет я работала, но это не скоро, мне 20 наверное было уже или 21 или даже... Я наверное 3 года отработала... правда уже поначалу, ага, сначала мы хорошо работали, 3 поступили. И в местной роддомовской стенгазете нас отмечали благодарность нам на май, на октябрьские. А это одна медсестра, старшая моя, у нее тетка в церковь ходила, старая дева, и она сказала, что вот твоя акушерка ходит в церковь, и она там доложила, и уже мне благодарности нету. Этим двум девочкам благодарность, а мне нет. говорят, чего ж это? А те завидовали старшие, что это им молоденьким после войны. Мы, говорят, по 10 лет работали, и нам благодарности не пишут, а им благодарность за хорошую работу там. А не знаю, кто уж это выписывал, я ж не гналась за этими благодарностями. Ну а потом говорит, а чего тебя не пишут. Ну вот кто-то сказал, что, что я богомолка там чего-то. Ну я говорю, наплевать на них. Это обошлося. А потом, когда военкомат, они главврачу...

(27.04)ОБ: ...да, они тогда меня: идите, все говорят, а вы Библию читаете и Евангелие. Я говорю, я Евангелие читала, да я и Библию читала. Ну и что? Ну я Библию там не всю прочла. Ну что там? ну все спрашивали, все сказала: ну идите. Аттестовать вас не будем как лейтенанта. А туда идите в какую-то комнату. Там мою открытку фотографическую вернули мне обратно. Только маленькую взяли эту. Ну, старший сержант, или сержант, я не знаю уже, стали аттестовать. Военный билет припечатали, ну и все, я и работала дальше. А потом эта секретарь партийной организации роддома Галя Шошина говорит: Оля, не ходи ты в церковь, а то из военкомата звонили главврачу, что такая-то работает. А я, говорит, слышала, он сказал: придерусь – уволю. Я говорю, Галя, лучше бы не говорила. А то я теперь буду волноваться, придерется, уволить хочет. Придираться он прибежит: у-у-у сразу. Ну вот, я нервничала. Он правда прибегал 2 раза, чего-то придирался, но все, слава Богу, хорошо, и уйдет потом. Ну а это, я и заболеваю. Я заболела, заболела, заболела воспалением легких. Потом поправилась, подружка моя все банки ставила, выходила. На девятый или на одиннадцатый день у меня перелом что-то... Катаральное, но очень тяжелое воспаление. Я в подушках лежать не могла, я, сидя в подушках, сидела (неразб).

(28.54)ОБ: Поправилась, поработала немножко я, больше месяца не работала, может быть меньше, у меня осложнение. Иду на работу, у меня как будто мешок на плече лежит тяжелый, тяжесть такая. Ну вот, все температура стала небольшая. Ну вот, у меня сухой плеврит правосторонний, у меня бок все время зябнет этот от сухого плеврита еще в девушках перенесенного. Ну вот, сухой плеврит, ну вот мы дом-то продали как раз уже родительский, папу-то похоронили, через год я заболела. Ну вот и это, врач уже поставили меня сухой плеврит в тубдиспансер, на учет. А там верующие все врачи. (Неразб) высланная, эта Татьяна Ивановна Клименко москвичка высланная. Это вообще с крестиком, с крестиком увидела и лечила. Позвала к себе в комнату, с мамочкой жила. открыла коврик, под ковриком там отец Авросий Оптинский лежит – вот какие врачи меня лечили. Господь утешал. Вот она же в Опти... в этом как его... потом на пенсию вышла, мамочка тут похоронена на старом кладбище ее, Татьяна Николаевна, тоже Татьяна Клименко. Ой, вот могилка, хоронили без меня, но я эту могилку знаю. Нынче-то не была, никак. Но кто-то ухаживал за этой могилкой, я приходила, видела, что вычищено. Вот, а врач сказал, что берите отпуск и потом еще за свой счет желательно. Мы дом продали, деньги у нас были, вот оставалися, и питайтесь хорошо, сливочное масло больше, черную смороду больше кушать вот. старалася, как могла. Ну вот, и это, жили на Московской, я пойду это, мимо рынка, покупаю смороду черную там, масло сливочное покупали, кушала уже. И это хлористый кальций принимала хлористый кальций молоком запивала уже, горечь полынь такая страшная. Горечь хлористый кальций для укрепления. Ну вот и да, вот получилось: он не меня уволил, а трех акушерок уволил медсестер там, кто они были, я не знаю. вот одна и чего-то работала, но та девчонка грубая, а другую взял сам, отличницу, секретарь комсомольской организации. Она такая ложная. Она там перепутала детей. Вот офицер в Красном городке получил ребенка не того. Прихожу получать зарплату, девчонки говорят, ну больничный лист оплачивать, они говорят, он говорит, что там творится на отделении, почему там все поменялися. У другой нарыв там был, там поменялись, в общем там хаос такой получился, там болезни какие-то пошли... работница Малышева, на меня. Где наша хорошая работница? Куда делася? Она давно не работает, что больничный, что у нее отпуск и за свой счет дали отпуск попра... Ну вот, я говорю, да ну вас, девчонки, правда, нет правда. Вот, вот как. вместо того, что придерусь, уволю, уволил трех, а потом спрашивал, где хорошая работница. Потом когда я замуж выходила, он к себе в кабинет позвал: ну оставайся, ну пусть муж тут у тебя остается работать. Я говорю, нет, Борис Моисеич, спасибо, уезжаем. Ну вот. Такое дело. Еврей.

(32.43)ДМ: Скажите пожалуйста, а когда вот папа ваш отвечал, что на добровольных началах...

(32.51)ОБ: Да.

(32.52)ДМ: Вас потом вызвали, спросили.

(32.55)ОБ: Ну вот.

(32.56)ДМ: Потом папа вам что-то говорил по этому поводу?

(32.59)ОБ: При папе я ж тут говорила. Директор сидел, папа и я. директор шахт, ну вот...

(33.07)ДМ: Нет, ну отец дома похвалил за поведение там или как-то поддержал вас, что правильно отвечала?

(33.13)ОБ: Нет, он такой был очень интеллигентный, сдержанный. Не было никаких таких всплесков эмоциональных.

(33.20)ДМ: Нет, не всплесков, просто мама с папой как-то оценили ваше поведение, что правильно отвечала или вообще никак...

(33.27)ОБ: Рады были конечно, что я стойкая такая.

(33.33)ДМ: То есть вас похвалили за это, да?

(33.34)ОБ: Ну так не ругали, конечно.

(33.38)ДМ: Ясно. Я тут хочу понять, отец Модест, он когда в детстве жил с вами, он это сам видел. Его, допустим, не вызывали, но вот он же видел, как вы отвечали.

(33.47)ОБ: Ну так все ощущалось, атмосфера семейная такая. Вот я говорю, тетя Валя приехала потом уже, мама-то там с ней, с Елизаветой, как ее отчество, забыла... учительница начальных классов. Сельская, она верующая, вот. Она это с мамой уже откровенно разговаривала, она Модестика тоже уже не терзала. Я говорю, как педагог поведет. Ну и так же вот как я, так вот его и не трогали. Не знаю, как-то...

(34.23)ДМ: Просто, понимаете, письмо, которое я читал, пишет отец Модесту, что ему тревожно...

(34.30)ОБ: Да, что он не едет в семинарию, боится.

(34.33)ДМ: Так он прямо там пишет, что ты там пошел в след сатаны, там такие выражения употребляет... Отец не был таким человеком, которому в общем все равно. Судя по этому письму, а это ваш отец пишет, индифферентным он не был. А вы говорите, что он вообще так вот ничего не сказал. Такого быть не может. Такие письма писать, и ничего не сказать дочери, и сына не наставить – я не верю в это. Или вы не запомнили просто? Потому что такое письмо написано энергичное.

(34.59)ОБ: Ну так его, ну так энергичный, он его звал, он боялся ехать. Он забитый вот, в школе-то забитый был. Он уже так избегал, что терзают, обзывают там, что как он уже...

(35.16)ДМ: Но крест-то он носил, не снимал?

(35.18)ОБ: Носил. Нет, не снимал.

(35.20)ДМ: Так вот, значит, забитый, незабитый...

(35.22)ОБ: Я приехала... я приехала к Модесту. Спаленка, хорошие никелированные кровати Валеньке, Сашеньке. Коврики хорошие, и на ковриках крестики висят. Я говорю, чего это крестики висят с цепочками. А Лида говорит: заставят по-собачьи лаять, будешь лаять по-собачьи. Я говорю, нет, Лида, я уж по-собачьи лаять не буду. Вот я еще с Лидой... что это такое? Мои ребята пошли в школу, физкультура – вываливаются. Все на булавочках, на маечке, нижней рубашке – не вываливаются. Цепочки сняли и все, а в бане меняли: булавочку перекалывали на чистое белье. И вот так ходили, и в школу ходили. А у нее на ковриках висели.

(36.14)ДМ: Это Лидия какая?

(36.15)ОБ: А? ну Модестина, Вали с Сашей. А Любочка родилась большая вообще в школу не ходила. Вот такой ее был ответ. Ее и Параскева Яковлевна так учила. Она была и пионеркой у Параскевы Яковлевны, и танцевать, и плясать – и все разрешала она ей. Так вот все это с офицершами дружила... по-современному жили. Но и в церковь ходила Лида. В то же время я и в церкви ее видела девочкой. С хорошей бисерной сумочкой на руке.

(36.56)ДМ: Побаивалась, да?

(36.57)ОБ: А?

(36.58)ДМ: Все побаивалась. Боялась.

(37.00)ОБ: Параскева Яковлевна-то?

(37.02)ДМ: Да.

(37.02)ОБ: Я не знаю. Зато папа с мамой с ними не общались. А Ольга Сергеевна Герасимова у них на вышке жила в мезонине и тоже не общались. Не знаю. Она подходит, вот хорошая. Она говорит, что она к маме подошла, маму... хотела познакомиться с моей мамой, что вот хорошая с детьми приходит. А мама: да, да, да... и все. Ольга Сергеевна так рассказывала. А Марья Николаевна подружилася с Ольгой Сергеевной, ну вот тогда, а потом познакомилась с моей мамой уже через Корноухову, ну и мама дружила все, а уже когда мы осталися с Марьей Николаевной Изотовой, то уже Ольга Сергеевна ее близкая приятельница дорогая, и она уже ходила, она о нас заботилась, мы уже с ней познакомились. А при родителях нет. Потому что она незнакома была. у нас была матушка София с этого монастыря приходила. Матушка София это была нашего дома. А вот когда она умерла, что она умерла, нам тоже не сказали, детям. Или ее арестовали, или она умерла, куда она делась, приходила. Тоже она нас там особо не агитировала в религию. Но мы знали, что она матушка София, уважали ее. В большой праздник она другой раз из церкви к нам приходила к маме. Папа на работе, мама дома сидела. Потом еще приходила бабушка Дарья, такая, с собачьей пастью, не собачья, как это называется: заячья губа, собачья пасть. Вот у нее это как гриб чага верхняя губа такая, прямо даже не знаю, как. Жабий такой рот, я такой в жизни не видела. Эта приходила, мама принимала ее, старицу. А где она, из деревни приезжала в праздники большие. Мама ее принимала. Покушает в праздник, погостит. Ой, старушечка такая. Ну мы никогда не смеялись, не насмехались, не издевались...

(39.22)ОБ: Мама запрещала, что не насмехайся, не дразнись. Нас оберегали так от улицы, от плохого влияния. Уберегали, уберегали, все равно мы таскались... ой. Береги, не береги, потом Модест вот в ножички играл. Приводил мальчишек, играли у нас там палисадник в ножички. Я приду там со школы или с работы, уже не помню откуда, он сидит в ножички играет. Какой-то перочинный ножичек с руки кидать, чтоб он втыкался в землю... всю эту травку всю изрубасили. В ножички приходил какой-то школьный товарищ, один или два ходили. Петька Березин там с его класса, он на свадьбе был, на свадьбе на моей... с Модестом они там выпили пьяные ходили по саду. Петька красный идет, во голова кверху, а Модест бледный, вот так голова вниз.

(40.42)ОБ: М-да, ни папы, ни мамы уже не было. вон Марья Николавна тут с нами и волновалась. Подросли, волнуется, как, что, чего. Как замуж выдавать, как женить. Семинарию кончили, а эта тетя Леля говорит: мам, ты своих воспитанников любишь больше, чем нас. Она говорит, как же, вы - мои дети, уже выросли, семейные, а это же сироты, как же. Вот я 10 лет с ней прожила. Еще тетя Леля претензию, что ты любишь их больше, чем нас. Да, в общем... Потом у нее родился после войны еще Андрей, нехороший был, прости Господи, все на том свете свете. А теперь это что Маринкин Костя жив остался только. Женечка, бедный, погиб, Маринкин сын, хороший, талантливый. Костя, а Костя там спился, не знаю. Я спрашивала у Ма... А подала паспорт, а у нее просрочен и паспорт. И тамошний начальник милиции ее арестовали, посадили в кутузку. Вот, а там все раскулаченные. Мельничиха грудным молоком обливается, ребенка девятимесячного от нее отняли, она плачет. Девушки две арестованные, там где-то их выслали далеко в лес на Енисее, они оттуда сбежали и пристроилися где-то в порту. А там патруль, их который возил, и тут оказался, их признал, поймали. И вот она сидела, там всякие истории, и все плачут и в общем, и она еще простудилась, у нее сдела... Я ее мою, бывало, у нее тут прямо ложку клади столовую в позвоночнике, яма такая выбивши. Я говорю Марья Николаевна, чего это у вас такая яма на позвоночнике-то, раненая, нераненая. Но уже белая она, не красная, ничего. Она говорит, это у меня был этот карбункул. Фурункул или карбункул вот на спине вот тут. Так вот Павел Александрович еще ее лечил, вот пока она там была. Потом выпу... он упрашивал начальника милиции выпустить ее, что... А он держал, ну все равно-то, говорит, надо же ей домой паспорт-то менять. Ну в общем... Ну что вы хотите, дура, вы видите у нее лоб маленький. Уж он о жене признавался, как он ее от начальника милиции вызволял оттуда. Ну что, с глупой бабы, вы чего возьмете, ну просрочила паспорт, а к мужу приехала спасать там мужа, а получилось вот только неприятности.

(43.39)ДМ: А когда Марья Николаевна ездила в Котельничи к Платонову?

(43.44)ОБ: Да не к Платонову, а к мужу.

(43.47)ДМ: К мужу.

(43.49)ОБ: В Коста... в Котлас.

(43.52)ДМ: Так. Значит, Марья Николаевна ездила к мужу в Котлас когда?

(43.55)ОБ: Ну вот он два года там на выселке. Он год отбыл, она и поехала. Не знаю, когда, когда он там сидел. Когда умер, вот я тоже не помню. Сколько ему лет было? а ему наверное лет уже было, ой, не знаю, пятьдесят, может. Он это... у него мать умерла, и у матери было это сердце... порок сердца, незарощение баталового протока. Мать после пневмонии скончалась в 40 лет. Вот овдовел муж, и двадцатилетнему искали жену, Павлу Александровичу, двадцатилетнему, искали жену, хозяйку в дом. и вот Марья Николаевна ровесница с мужем. Она тоже двадцатилетняя вышла замуж за Павла Александровича, у него тоже зарощение... не...незарощение баталового протока, как у матери. И он вот скончался, тоже там отбыв 2 года выселки, не смог вернуться, замерзли реки уже там. через реку надо было переплывать на другой берег и тогда уже на поезд и в Питер. А он до весны просидел там, а весной сидел на завалинке на солнышке, простыл. Так же пневмония у него получилась, так же после пневмонии поправился, и тут же сердце сдало. И умер.

(45.27)ДМ: И там похоронен?

(45.29)ОБ: Там похоронен. И вот потом ездила вот тетя Леля ездила, могилку поправляла уже вот...

(45.37)ДМ: В Котласе?

(45.38)ОБ: Да. В Котласе. С ним вот тут переписывались. Верующая хозяйка, она вот все ей прислала его имущество, все прислала. Вот я говорила, что она приходит из храма наплаканная, обедню отстоит на коленях всю, а письмо приходит ей. Он каждый день ей вообще писал письма, каждый Божий день.

(45.59)ДМ: Марье Николаевне?

(46.00)ОБ: Да, да, да. Павел Александрович. Вот какие мужья хорошие. Ну вот, и она 40 дней ходит его поминает, а письма идут, посылки пришли.

(46.10)ДМ: А с какого года книжка ведется?

(46.12)ОБ: Ну а эта уже с Надежды Захаровны Дешевой. Вот она почему-то не так давно ведется. Тут всех мало старых людей. Вот, видите начало, я вам отложила. Там еще Александра Захаровна по-моему первая-то подписана.

(46.29)ДМ: Так тут 41-ый год.

(46.32)ОБ: Да.

(46.32)ДМ: Первая запись в книжке... так, так...

(46.38)ОБ: Это проверяльщики пишут.

(46.39)ДМ: Проверяльщики писали.

(46.41)ОБ: Да. А там вот прописка-то, прописка.

(46.43)ДМ: Первая запись...

(46.46)ОБ: Сестра ее одна.

(46.50)ДМ: Паспорт...

(46.51)ОБ: Кто Павла или Александра там, я уж забыла?

(46.54)ДМ: Так, первым идет Дешевая Павла Захаровна...

(46.58)ОБ: Вот Павла, она старая дева тоже. А Александра Захаровна, знаю, племянница была на юге там.

(47.06)ДМ: А где тут дата-то?

(47.08)ОБ: Ну вот тут прописка, выписка там в конце. Печать: прописана, печать: выписана. Там написано: умер, умерла. когда умерла, то пишут: умер, умерла.

(47.24)ДМ: Около первой записи тут ничего не написано. А во второй записи: Дешевая Надежда Захаровна.

(47.29)ОБ: Ну это Надежда Захаровна.

(47.30)ДМ: Прописка: 27.09.47 года.

(47.36)ОБ: Почему 47-го? Она...

(47.38)ДМ: А дальше Духотина Анастасия Николаевна...

(47.42)ОБ: Ну это вот эта генеральская дочка-то вот здесь в комнатке была, ради Христа жила у них. Нет, а Яков Трофимович.

(47.50)ДМ: И прописана 6.04.42 года.

(47.53)ОБ: А, перепрописана, перепрописана.

(48.00)ДМ: А что такое перепрописана?

(48.01)ОБ: Ну вот старая книжка была она тоже вписана. А это уже переписали в эту книжку.

(48.07)ДМ: А старая книжка где?

(48.08)ОБ: Не знаю. Сдавали наверное государству в архив...

(48.12)ДМ: То есть это в войну писали все.

(48.15)ОБ: Не знаю. у нас книжка... у нас книжка, мы дом продали, я эту книжку домовую не отдала никому. Она где-то у меня, если цела в кладовке там.

(48.25)ДМ: Слушайте, так это ж бесценный источник. Найдите пожалуйста, Ольга Борисовна.

---

(49.28)ОБ: (глядя на фотографию) Ну 51-ый...

(49.29)ДМ: Написано, что это 51-ый год.

(49.30)ОБ: 51-ый? Ну вот он может быть когда я замуж выходила, может здесь в Волочке где он заснят в саду. Я не знаю...

(49.40)ДМ: 1951-ый. Семинария?

(49.48)ОБ: Семинария.

(49.49)ДМ: Семинарист?

(49.49)ОБ: Ну он окончил уже. Вместе мы поженились, а он пошел в академию тогда. На первый курс остался уже.

(49.57)ДМ: То есть это он уже в академии?

(49.59)ОБ: Ну а какой месяц? Если мы уехали уже на приход на первый. Он пошел в академию осенью. Да, он год отучился в академии.

(50.07)ДМ: Он закончил в каком году, в 51-ом?

(50.11)ОБ: Вместе они семинарию в 51-ом закончили, с Борисом-то. В 51-ом закончили вместе. А поступал он в академию. Но он год отучился, а потом вот уже женился. Они тут без меня его поженили, монашки и все. Ольга Сергеевна, Марья Николаевна и Параскева Яковлевна. Все тайно...

(50.40)ДМ: А снимался он где?

(50.42)ОБ: Не знаю я, кто его снимал, не знаю. Я не снимала. Может товарищ снимал.

(50.50)ДМ: Нет, а место какое.

(50.51)ОБ: Не знаю, не знаю. зелени такой, не знаю, у нас такой густой зелени... Сирень? На Урицкой 67? Продали в 50-ом году, там сирень была.

(51.02)ДМ: Ну это в Волочке снималось или нет?

(51.04)ОБ: Не знаю, не знаю. Ничего не знаю. Может в Волочке, может не в Волочке.

(51.15)ОБ: Да, может я уже уехала с этим с отцом Борисом, туда к нам поехала. Сентябрь я еще работала, уволилась в сентябре.

(51.30)ДМ: Так, вот еще одна фотография.

(51.34)ОБ: А где это? Это из альбома из нашего? Да...

(51.38)ДМ: Вот это какого года?

(51.41)ОБ: Ну откуда я знаю. Там если подписано, если не подписано...

(51.44)ДМ: Так лупу-то возьмите.

(51.47)ОБ: Если подписано. А если не подписано. Ну я вижу, я знаю эту фотку.

(51.53)ДМ: Ну так а какого это периода?

(51.54)ОБ: Ну не знаю, ну может он семинарист, молодой. Ну что я точно помню что ли? Вот он шляпу носил какую-то. Папину наверное шляпу. Папа приехал, шляпа его. Папину шляпу мы прожили, а эта ему мала. Модест его наверное носил шляпу.

(52.14)ДМ: То есть вот это отцовская шляпа, да?

(52.17)ОБ: Да, отцовская. В семинарию одевал шляпу отцовскую. Потом-то он свои покупал. Папину шляпу любимую мы продали. Серая такая была, мышиного цвета, стального.

(52.34)ДМ: Шляпа отца. Носил в семинарии, да?

(52.38)ОБ: Да. Ну зимой-то там зимние какие-то ушанки носил. Зимой-то в шляпе не ходил. Тогда все ушанки носили.

(52.48)ДМ: Зеленая шляпа, да?

(52.49)ОБ: Да, зеленая была. Ну потом-то он уже служил и учился тогда... служить он стал, у него там и синие шляпы были. И у отца Бориса тоже, шляпу носил. Тоже серые были и синие. Коричневых, по-моему не было. зелененькие были. Последняя у отца Бориса тоже зеленая шляпа была последняя, моли съели тут. Отец Борис тоже заносил, изломает ее, как-то измажет там и новую себе купит. Летнюю он такую покупал летнюю ажурную, белые шляпы Борис. А он тоже наверное также, уже женатый был также. Все тогда носили. Летом шляпы ажурные такие магазинной фабричной работы. А теперь совсем по-другому батюшки одеваются вот заснят он, видите, в старенькой какой-то. Маленький козыречек, а не шапка ушки закрывать. Сейчас такие продают, все носят. Шляп уж не носит никто. И шапки ушанки никто не носит.

(54.01)ДМ: Так, "Дорогим отцу Борису и Оленьке от отца Модеста и Лидочки". Дата, какая-то дата написана. Не могу понять, сейчас. Так: апрель, пятьдесят то ли третий, то ли восьмой. Сейчас взглянем на фотографию саму.

(54.39)ОБ: А, это с Лидой он, с Лидой. Ну это наверное 53-ий.

(54.46)ДМ: Это 53-ий год?

(54.54)ОБ: Да, наверное он женился в 52-ом, в 53-ем такую фотографию... И у меня такая амазонка была куплена с перышком. Тут перышки все съели моли. Не знаю, где-то она помятая лежит.

(55.16)ДМ: Женился в 52-ом, да?

(55.18)ОБ: Да.

(55.23)ДМ: А где это снято?

(55.24)ОБ: Не знаю. В ателье где-то в Питере сфотографировался он, нам прислал.

(55.30)ДМ: В Питере, да?

(55.31)ОБ: Да, ну вот он в Лисьем тогда.

(55.34)ДМ: Он служил тогда в Лисьем носу?

(55.36)ОБ: Да, наверное. Если 52-ий, то Лисий. Не 58-ой, нет. ой, уже в 55-ом у меня другая шляпка фетровая была с вуалькой, такая с кокошничком, в Куженкино приехала с Машей маленькой на руках, годик Маше был.

(56.03)ДМ: Так, вот еще снимочек.

(56.07)ОБ: Ну это он с этим, это на пляже у себя там, с Сашей что ли. Сидит, да, Модест?

(56.17)ДМ: Да. С Сашей?

(56.20)ОБ: С Сашей наверное.

(56.22)ДМ: С Сашей?

(56.22)ОБ: Или Валя, не знаю который, Вали или Саша, не знаю. Мне теперь уж не рассмотреть.

(56.28)ДМ: Давайте увеличим.

(56.32)ОБ: Ну так вы-то узнаете Валю?

(56.34)ДМ: Ну как я могу кого-то узнать?

(56.35)ОБ: Это Валя, Валя, Валя. Хмуренький у него взгляд. У Вали другие, да Валя.

(56.40)ДМ: Валя?

(56.41)ДМ: Валя. Хмуренький. Он такой замкнутый.

(56.56)ДМ: Так. Отец Модест

(56.59)ОБ: В Лисьем носу где-то на взморье.

(57.02)ДМ: А сколько Вале лет?

(57.03)ОБ: Ну не знаю. Дошкольник, дошкольничек наверное. 5, может, 6, может, 4 – не знаю. там не подписано на ней?

(57.18)ДМ: 5 – 6?

(57.19)ОБ: Ну так, наверное, так.

(57.24)ДМ: В Лисьем носу. На пляже, да?

(57.38)ОБ: Ну где-то там отдыхают, не знаю, гулять ходили на взморье.

(57.47)ДМ: Так вот здесь надпись: 48-ой год, Ярославль.

(57.53)ОБ: Так это не этот.

(57.56)ДМ: На следующей фотографии.

(57.57)ОБ: А, следующая.

(57.58)ДМ: Вот. 48-ой год, Ярославль.

(57.59)ОБ: Ну это, я думаю, тетя Валя со своей дочкой Ольгой. 48-ой год, это ей 8 лет. В 40-ом родилась. Прислала нам уже.

(58.16)ДМ: Так. Тетя Валя с дочкой.

(58.23)ОБ: ...толстенька, хорошенькая была, и вот, ангиной заболела, ей оперировали гланды и заразили.

(58.29)ДМ: Баркаева, да?

(58.30)ОБ: Баркаева, да.

(58.33)ДМ: Так, ей 8 лет, так?

(58.36)ОБ: Да. Сорокового года рождения.

(58.49)ДМ: Следующая. Значит, на обороте фотографии написано: "Ал", и дата 1926 год, 8-ое десятого, 8-ое октября. Вот фотография сама.

(59.09)ОБ: М-м, это мама.

(59.12)ДМ: Это мама, да?

(59.14)ОБ: Чего там написано? Ал почему там?

(59.19)ДМ: Вот здесь написано "А" большое "л" маленькое, "Ал", а дальше идет дата, 8-ое октября 1926 года. Значит, это мамина фотография, да?

(59.55ОБ: ...ну вот это мама, клетчатая блуза мамы. Она в положении была.

(01.00.06)ДМ: В положении?

(01.00.08)ОБ: Да. 26-ой год? Мертвый у нее родился...

(01.00.15)ДМ: Так. Мама...

901.00.22)ОБ: Она потом говорит, я села за стол. Она сидит за столом там. в той квартире еще в каменном доме. Ой. Господи. Ну это он вот из общей фото взял одну ее так (неразб).

(01.00.45)ДМ: В каменном доме, это который Аптека-Оптика?

(01.00.49)ОБ: Да, да там. Потому что я уже там родилась, а это, я-то третья беременность у нее была. Две-то удушил, и мальчика и девочку, Шлемский жид удушил.

(01.01.05)ДМ: А это... сейчас секундочку, это беременность вами?

(01.01.13)ОБ: Нет, нет. 26-ой год, какая я? когда в 28-ом родилась.

(01.01.19)ДМ: Так, это второй ребенок?

(01.01.21)ОБ: Вторым ребенком, да.

(01.01.22)ДМ: Второй ребенок.

(01.01.23)ОБ: Она в четвертый год в 20 лет замуж вышла, в четвертом году. В 24-ом четвертого года рождения, в 24-ом она двадцати лет замуж вышла.

(01.01.44)ДМ: А это она уже работала где-то?

(01.01.47)ОБ: Ну она уже с папой там вместе уже была в театре.

(01.01.53)ДМ: Работала в театре, да?

(01.01.55)ОБ: Ну да, вместе. Как уж она там встречалась, он ухаживал. Привел домой, доложил родителям, а родителям такая не нужна невестка. Комсомолка, приютская, сирота. Бабушка, как мама говорила, бабушка мечтала своему любимому сыночку Бореньке вот дочку эту невесту, у них дачи там вместе, они гуляли, этого самого фабриканта-то вышневолоцкого, как его? Рябушинский. В Москве у него...

В02 - ИЮЛЬ 2012 - ВВ-08

В02 - ИЮЛЬ 2012 - ВВ-08
08
РАСШИФРОВКА ТИ 31 октября 2012 г., 19:23

---

(01.55)ОБ: ... Все хорошие люди.

(01.56)ДМ: Давно ходит к вам?

(01.57)ОБ: Давно. Она вот от Анны Тимофеевны, как это сыну подписала эту половину Рае. Ну Рая приехала, уже не нуждаются. А я тогда попросила мне. Потому что Юля уехала уже, кончила 11 классов. И мне воду тяжело носить. Я только сначала для воды.

(02.19)ДМ: А Юля жила с вами?

(02.20)ОБ: Юля училася 6 лет, жила у меня тут. Шестой, седьмой, восьмой, девятый, десятый, одиннадцатый класс. Летом к матери, а... вот.

(02.32)ДМ: Счастливый человек.

(02.33)ОБ: Я вот страдаю за Юлю.

(02.34)ДМ: Страдаете? Чего ж?

(02.36)ОБ: Так чего она там невенчанная 5 лет моталася с одним с некрещеным. Я говорю, Маша, как ты это так вот? – А они теперь не спрашивают. Вот, как у нас. А теперь, говорит, без кавалера страшно ж одной. А так у него машина, он ее подвезет и привезет. Котик, я тебя накормила, ладно, все. Пошли сами завтракать, а то сейчас...

(03.13)ДМ: Так вот на Пасху, вы говорите, была плащаничка, да?

(03.15)ОБ: Да, вот пришла матушка Александра Федоровна Платонова. Никого не было, вечером пришла, вот. И я помню, я почему-то наверху около нее стояла. А она на коленочки встала перед этим столом, и вот плащаничка лежала маленькая вот, Спасителя. Я даже не помню, какая, нарисованная или вышитая или откуда она, не знаю. она молилась на коленях перед этой плащаничкой. Собор закрыли.

(03.51)ДМ: А вас она учила молиться?

(03.53)ОБ: Нет, нет, нет. Мы и так молилися.

(03.57)ДМ: Ну а когда шла служба, она там...

(03.58)ОБ: А?

(03.59)ДМ: Когда литургия-то шла, вам подсказывала там, или мама там, папа, как молиться надо...

(04.03)ОБ: Ничего не подсказывала. Папы не было, папа на работе.

(04.07)ДМ: А, папа не участвовал, да?

(04.09)ОБ: Папа почти не участвовал. Мама-то она была это учительница ликбеза. Она кончила заочно только немецкие курсы. Она долго их там заочно с Калининым связана была. То прекратит, то они опять выпишут, что продолжайте, вы хорошая ученица там все. Ну и она закончила перед войной. Она бы могла уже всяко вот по 7-ой немецкий преподавать в начальной школе-то, ну в средней школе немецкий бы преподавала. Но документов у нее никаких нету. Не знаю, вот ее эти занятия папка целая у меня цела, ее переписка с Калининым это курсов, а какой диплом она получила, я не знаю, не видела, не показывала. Но она говорила, что теперь могу преподавать немецкий в школе. А до этого, я не знаю, по какому праву, она была преподавательница ликбеза, ликвидации безграмотных, вот она раньше это. Вот мы маленькие были, она по вечерам ходила этим... в Швейник, они же шьют, деревенские девочки, вот, а она в Швейнике преподавала. Очень хорошо, арифметику, русский там.

(05.45)ОБ: Ну в общем. Она говорит, девочки Швейника сидят, слушают, слушают, и вдруг начали, я, говорит, вижу, что они меня не слушают. Переглядываются, перешептываются. В чем дело, не пойму. А у нее крестик вылез, у мамы с блузочки. Крестик выскользнул между пуговиц. Ну вот, потом она... а, вот в чем дело. Она убрала, и давай, тут маму прорвало. Мама говорит, меня прорвало, прямо на религиозную тему о Господе Боге продолжила лекцию. Так они любили маму – все ж верующие были. Никто не донес. Вот этого не донесли, а то бы ей бы было бы крышка.

(06.38)ДМ: А Швейник это артель такая была?

(06.42)ОБ: Нет, очень хорошее большое здание было.

(06.47)ДМ: Кооператив?

(06.49)ОБ: На проспекте Советов, на Екатерининской сейчас улице. Там было большое здание швейные мастерские. Вот она там преподавала им.

(07.01)ДМ: А что она им рассказывала о Господе?

(07.04)ОБ: А чего она там рассказала им, она ж нам не докладывала.

(07.11)ДМ: Она проповедовать любила?

(07.13)ОБ: Очень. И она любила вот именно вот эти... Русский паломник, но у нас его почему-то не было, но отдельные книжечки. Вот матушка Александра Федоровна Платонова печаталась. Она духовной писательницей была. вот, в Русском паломнике она печаталася, вот. в дореволюционной вот если бы вот найти. У нас потом очутился за целый год Русский паломник, тетя Леля забрала и с концами: почитаю. Вот в Руневку увезли и все. Не брала, не брала. Как же не брала? Это наверное от этой Анастасии Николаевны остался, может или от Надежды Захаровны. Так мне жалко. Я так была рада, что этот Русский паломник у меня очутился. Она взяла читать и все с концами. А я говорила Римме, вот Русский паломник взяли и не отдали. А она говорит, да, наверное в туалет...

(08.15)ДМ: Так это статьи Александры Федоровны были?

(08.16)ОБ: Она печатала в Русском паломнике. Там еженедельный, такой тоненький. Но за год были подшивки, за год. Вот, так же большие такие, как Нива, вот такие, видели вы это? Дореволюционные Нива журналы еженедельные? Ну так Русский паломник был. Вокруг света, у нас у дедушки было подшивки годовые: Вокруг света, Природа и люди и Нива. И вот половину отобрали. Потому что вот так откроют, а там Рождество Христово, в Ниве или Вокруг света. Потом там повернут, Пасха там. Вот это неделя Пасхи, неделя Рождества Христова обязательно обложка даже цветная там, вот. ну вот они так это: а – сразу на пол. Вот. Ну и половину перекидали на пол. Там журналов 30 было. Потом остальные мы продали. Один журнал там остался Нива, так мне кошка передрала.

(09.19)ДМ: Это при аресте мамы?

(09.20)ОБ: Да, да. Ни одной духовной книги не оставили. Все отобрали, увезли. Откуда-то это наверное у них это веревки, колючие веревки были с тресцой льняной. Перевязали 7 стоп книг, вынесли. Увезли сразу с мамой. А вот в описи нету, что книги забраны. А вот книги забраны в описи нет, и пианино забрано нет и еще чего-то нету. А пианино денег стоит. Отдавали деньги вот тогда уже миллионы пошли, нам с Модестом 1700000 насчитали, вышневолоцкая казна выплатила. Модест говорит, пусть тебе все деньги. Я говорю, нет, Модя, зачем? Пополам, бери свою половину (неразб).

(10.44)ДМ: А мне нальете?

(10.46)ОБ: Святой водички?

(10.47)ДМ: Да я тоже еще сегодня ничего не ел.

(11.44)ДМ: А вы читаете, когда просфоры...

(11.46)ОБ: Просфоры? Отче наш. Там есть еще для приема просфоры, при приеме просфоры молитва. Мне написала Фима, мы не читали. Ни отец Борис, не знаю, не читали.

(12.00)ДМ: А я помню наизусть.

(12.01)ОБ: Но я не могу выучить. Уже все старое, я только Отче наш.

(12.06)ДМ: Давайте я вам прочитаю. Хотите?

(12.07)ОБ: Давайте.

(12.15)ДМ: Господи, Боже мой, да будет дар Твой святый просфора и святая сия вода во оставление грехов моих, в просвещение ума моего, во исцеление душевных и телесных язв моих, в покорение страстей и немощей моих по беспредельному милосердию Твоему молитвами Пречистыя Твоея Матери и всех Твоих святых, яко благословен еси во веки веков. Аминь.

(15.21)ДМ: А Мария Николаевна почитала царя?

(15.25)ОБ: Да. почитала.

(15.30)ДМ: Она что-то о нем рассказывала?

(15.33)ОБ: Нет, ничего.

(15.35)ДМ: Но как-то отмечались царские дни?

(15.38)ОБ: Нет, мы ж не знали, когда там они... Когда их убили, мы не знали. Точной даты-то они не говорили же, не оповещали. Расстреляны, не расстреляны. Она говорила, что ходили слухи по Питеру, что расстреляли и... А тут вот говорят по другому, что две шахты мелкие. В одну их сбросили, и часть в другую. И потом их вытаскивали веревками оттуда из шахт. Что боялись, что придут белые их вытащут.

(16.25)ДМ: Она не рассказывала о расстреле Гумилева или митрополита Вениамина.

(16.30)ОБ: Нет, нет. А она Вениамина очень почитала. Она писала все время в помянниках первого митрополита Вениамина, вот. Вот это когда училися наши-то митрополит Григорий-то был, он тоже же был репрессирован, но вот он избежал расстрела. Хороший был владыка. Отец Борис и Модест говорили, хороший митрополит Григорий-то. Тоже он страдал, но вот еще из тех, из старых. Где похоронен он, не знаете?

(17.13)ДМ: Но вот к сожалению, этого не знает никто.

(17.15)ОБ: А?

(17.16)ДМ: К сожалению, этого никто не знает.

(17.18)ОБ: Нет, вот Вениамина-то они сказали, совдепы-то, они сказали, что митрополита Вениамина они в лохмотья одели, обрили его всего и расстреляли.

(17.32)ДМ: А где?

(17.35)ОБ: В общую яму. Кого многих расстреливали. Неизвестно, да. только еще говорила Марья Николавна, что две баржи потопили, где? На Ладоге, что ли? Две баржи потопили. Этих всех банкиров, духовенство, самых богатых людей очень много, две баржи. А сколько в каждой барже находилось.

(18.08)ДМ: А она не говорила о расстрелах на Петропавловской крепости? Что расстреливали там?

(18.15)ОБ: Нет, вот это сейчас раскапывают. Рядом там чего-то хотели чего-то делать... вот, вот, вот, прямо недавно вот, я слышала, это по культуре что ли? По культуре я слышала.

(18.25)ДМ: А она не говорила про такое, да?

(18.26)ОБ: Нет, нет. Она вот говорила, только что... Между прочим, она говорила, что брат старший Ленина был повешен в Лисьем носу. И присутствовал ее отец, вот в орденах... присутствовал на казни.

(18.52)ДМ: А в Лисьем носу почему?

(18.54)ОБ: Ну не знаю.

(18.56)ДМ: Ну понятно.

(18.57)ОБ: Она такие сведения имела. От кого? От своей матери что ли? Что муж присутствовал на повешении брата Ленина.

(19.08)ДМ: То есть он занимался политическими, да?

(19.10)ОБ: А?

(19.11)ДМ: То есть ее муж занимался политическими?

(19.13)ОБ: Да нет. ну он же был это полицмейстер.

(19.16)ДМ: Жандарм.

(19.17)ОБ: Жандарм или как он? Но придумать такое, я не знаю как. А они говорят, где вот его казнили? Этого Александра?

(19.28)ДМ: Ну я не помню сейчас.

(19.30)ОБ: А говорили другое место.

(19.32)ДМ: По-моему в Шлиссельбурге их казнили.

(19.34)ОБ: Да. почему Лисий нос? И он присутствовал? Ну вот он потом после революции скрывался, уже она не жила с ним вместе. Он куда-то уехал и умер там один, писал, что...

(19.50)ДМ: За границей?

(19.52)ОБ: Да нет, здесь где-то. Писал, что, ну уже он в штатском, куда-то все поснимал, и писал, что у него очень болят ноги. Что вены болят, ходить не может. Умер, как, где умер, кем похоронен, мне ничего неизвестно.

(20.08)ДМ: Так он переписывался с Марьей Николаевной?

(20.10)ОБ: Ну с Марьей Николаевниной матерью, с женой со своей. Ну вот, а когда это умер после революции. Кто его похоронил, не знает Марья Николаевна. Вот. Она такая была кокетка. И первый посватался там мужчина, и было обручение отдельное. И вот в обручение она так себя вела, при обручении легкомысленно и все. и потом он после обручения на другой день прислал это кольцо, или потребовал возврата кольца, это его были кольца - в общем, расторгнуть это обручение. Он отказывается на ней жениться. Вот, она получила отказ первого жениха.

(21.01)ДМ: А как это она так себя вела, что...

(21.04)ОБ: Ну вот как в то время? Она модница такая была, вот, вот, вот все кружева, кружева да рюшки.

(21.10)ДМ: Это Марьи Ни...

(21.11)ОБ: Марьи Николавнина мать. А Марья Николавну взяла бабушка с двух лет. Вот зато и говорит: ты легкомысленная и все. Вот. А этот влюбился. Вот будущий, ну. Полицмейстер. Кто он там, я не знаю, полицай. Влюбился так что... а она уже замуж... не нравился он ей. А он тогда стрелялся, что она замуж не идет за него. Но стрелялся так, что не застрелился. Ну вот, стрелялся, и бабушка тогда сказала, ты тот отказал, а этот стреляется из-за тебя, ты его это голову наморочила – идешь замуж и все. Чтобы он совсем застрелился? И грех на душу. В общем, заставила ее выйти замуж за этого мужа. И вот родилась Марья Николавна, и она забрала к себе бабушка с двух лет. Что ты испортишь мне эту, как ты будешь воспитывать. А мальчика она воспитывала. А мальчик бредил морем. Валентин был сын. Бредил морет. И он туда юнгой и попал на пароходе юнгой этим, как он это вот, которые восстание-то там было это?

(22.37)ДМ: Очаков?

(22.38)ОБ: Нет.

(22.41)ОБ:Ну там.

(22.42)ДМ: Потемкин?

(22.43)ОБ: Потемкин. Да, Потемкин и еще второй корабль был, их два корабля. Ну вот, вот они там это восстание было, и, в общем, он списан на берег, как это она говорит, волчий паспорт. Что нельзя плавать ему юноше тоже. Что за волчий паспорт? Как это?

(23.04)ДМ: Ну наверное какая-то была такая...

(23.05)ОБ: Что такое волчий паспорт? Ну в общем, а он же вот любил это море. И вот значит это полицмейстер, и он был на Рождество в Котлах. Мы приехали в Котлы, Марья Николавна приехала и говорит, вот мой брат тут Валентин застрелился в Котлах у полицмейстера был в гостях как-то вот уже. Они вместе, ну вот эти с погонами, кто они там были. Котлы-то оно небольшое... Ну вот, а он там взял оружие у этого, в его кабинет зашел, и его оружием же себя застрелил.

(23.47)ДМ: В каком году это было?

(23.49)ОБ: Ну я не знаю. Марья Николавна-то 1883...82-го вроде года рождения, а он после родился. А он, когда он застрелился, если юношей? Может ему 19 – 20 лет было, запретили на корабле плавать. Ну когда Потемкин вот...

(24.16)ДМ: В 905-ом году.

(24.19)ОБ: В 905-ом? Ну вот, сколько он там протерпел? 905, 90...

(24.26)ДМ: Так это все было до революции?

(24.28)ОБ: Да.

(24.29)ДМ: А-а.

(24.30)ОБ: Да.

(24.31)ДМ: То есть в Котлах была дача?

(24.33)ОБ: В Котлах была не дача. Он просто к полицмейстеру... ну они полицмейстеры, он был в гостях там у этого полицмейстера. Уже в Котлах.

(24.44)ДМ: Понятно.

(24.45)ОБ: А его папа-то тоже этот полицмейстер был где-то там в Минске тогда поначалу-то. Ну я не знаю...

(24.51)ДМ: А фамилия была его Изотов тоже, да?

(24.54)ОБ: Нет, это Изотов она Павла Александровича, она Ивашова.

(24.58)ДМ: А, и полицмейстер был Ивашов тоже?

(25.00)ОБ: Ивашов. Да, да, да. Но не котельский, а вот...

(25.04)ДМ: Его. Понятно. То есть по идее можно найти его по расстрелу вот этого...

(25.12)ОБ: В архивах. Да, Ивашов. А бабушка Анна Ивановна – урожденная Чеснакова. Это вот мама-то Чеснакова. А уже Марья Николаевна – Ивашова. А замужем за Изотова. Я все помню, она мне говорила...

(25.33)ДМ: Мы составим это дерево обязательно, составим это дерево генеалогическое...

(25.39)ОБ: Она говорит, что бабушка энергичная была, а дедушка был такой пассивный, мягкий, безразличный, Чеснаков-то. А бабушка боевая была тоже. Вот она держала гостиницу на этой, на Средней Рогатке.

(25.59)ДМ: Приют для бомжей.

(26.02)ОБ: Нет. нет, ну вот это... нет, не приют. Там были постели, как я понимаю, гостиница, номера.

(26.16)ДМ: А как называлась гостиница?

(26.18)ОБ: Ночевали. Вот, она уже старая стала, вот у нее повар там, 40 лет был со Старой Руссы религиозный. И вот сыновья, сыновья было вот, кроме матери, Анны Ивановны, у нее было два сына. И от солдатчины она сначала одного откупила, потом второго. Но впрок не пошло это. Этот один спился донельзя, так с чайником алкоголя и умер, вот, около кровати. Вот, чертики уже на велосипедиках, бесенята разноцветные катались по его комнате, вот он видел, говорил. А второй стоял там за стойкой тоже, бар там это был, сын. А бабушка откупила их, одного... Но если один сын, не брали в армию, а раз два – значит, в армию. Но она, Марья Николаевна говорила, что одного откупила и второго от армии, заплатила. Ну а тот, когда она, бабушка, открывали мощи Серафима Саровского в третьем году, значит, царь там это Николай II присутствовал, а писали там все, а он так это скептически к этому отнесся, насмешливо, что какие там консервы открывают

---

(29.25)ОБ: Он не знает? Ну я уже сама логически рассудила, что вот это с Ермаково, вроде там... наверное оттуда. Ну кладбище там наверное есть? Вот как из Кашаровского кладбища выходишь, тут сидишь, ждешь автобус, туда в деревню-то идут от Ермаково деревни. Ну вот наверное он оттуда, что ближе к Кошарову, подковывал коней кошаровских. Ну вот, кузнец. А где кладбище, тут же в Федове нету его могилы. А где там ермаковские, где хоронят. Хоть бы он узнал, папа-то. Спроси.

(30.07)ДМ: Это дедушка какой?

(30.09)ОБ: А?

(30.10)ДМ: О каком дедушке речь? Столько дедушек, что...

(30.18)ОБ: Ну свекровкин отец. Вот моей свекрови отец. Вот говорили монашки, что... мой дедушка был почетный благотворитель Казанского женского монастыря. А у них хозяйство находилось в Кошарове, киновия. Или киновия, как там правильно называется? Ну вот, там это такие млограмотные монашки, вот, крестьян... из крестьянского... ну трудилися там на скотном дворе. Там видно покосы были там, и скот, и кони, и коровки, кто там еще был? Были там овцы, не знаю. Ну вот эта Параскева Яковлевна как раз там трудилась. Эта, которая Лиду воспитывала. Вот, она и говорила позже, когда замуж я вышла, что этот, моей свекрови отец подковывал бесплатно монастырским коням подковки.

(31.27)ДМ: Так это ее дедушка, да?

(31.30)ОБ: А?

(31.31)ДМ: Это ее дедушка?

(31.32)ОБ: Он будет уже свекровкин отец. Это моим детям будут, он прадедушка будет. Потому что свекровка будет бабушка, дедушка на фронте погиб...

(31.47)ДМ: Это будет пра-прадедушка, да?

(31.49)ОБ: Да.

(31.50)ОБ: А моим детям ее отец двоюродный. Вот, так что

(32.14)ОБ: Он вчера меня, знаешь, Оля, на машине свозил даже в церковь...

(32.20)ДМ: Мы вчера поехали по местам, где она жила. я с камеры взял и снял дома, и на фоне домов воспоминания. На Урицкого, 67, около школы Второй...

(32.38)ОБ: Повезли, повезли, и к церкви привезли. Я говорю, ну нет, теперь уже я пойду в храм.

(32.46)О: Теперь я так быстро не уйду.

(32.48)ОБ: Да. Он говорит, вот в этом соборе... Я говорю, в этом, зимнем, зимой молились, а в летнем летом молилися. Летний взорвали, его нету, а зимний вот теперь остался. Мы летом, не знаю, бывает весной очень жарко там даже, ну вот, душно. Но там теперь поставили такие... пальто можно вешать. А то сваливали...

(33.20)ДМ: Ну что, Оля, чайку немножко.

(33.22)О: Да я только из дома, не переживайте.

(33.26)ОБ: Так а сегодня какой день-то?

(33.29)О: Понедельник.

(33.30)ДМ: Понедельник.

(33.31)ОБ: Что-то ты начала ходить не в тот день, в какой обычно.

(33.36)О: Я сейчас просто в отпуске. Поэтому я совершенно свободна.

(33.42)ОБ: В субботу тогда пришла.

(33.44)ДМ: Вы тут недалеко живете, да?

(33.45)О: Нет, я в Зеленогорске живу, в районном.

(40.17)ДМ: А мы сидим, фотографии старые рассматриваем. И я записываю по фотографиям, когда сняты...

(40.25)ОБ: Мучитель мой...

(41.01)ОБ: Тут появился с Мурманска. Приходит, на пороге, я говорит с Мурманска. Я думала, это от тети Ксени там, а это по их родне. Он из их родни. Древо свое тоже генеалогическое составлять решил. Приехал сюда (неразб), нашел Павла вот ее, ну моим ребятам он двоюродный, ее папа, Павел. А тот ничего не надо, отправил ко мне. Приходит, я говорю, так я-то – жена. Это родня-то там, я-то – жена, я толком не знаю. Ну в общем, он меня тоже домогал, домогал, вот что я знала, все рассказала. Этот отстал, этот теперь привязался, ну. Ну скажи пожалуйста. Что ж это такое?

(41.58)ДМ: А Модест вот недаром оставил, чтоб мы имели, к кому обратиться.

(42.02)ОБ: Вот, так вон потом это, что какие мои дети, где мои дети и все. И Колю... пристал к Коле. Назвонил Коле, что я уже родню собрал 47 человек, вот всех, прошлых, и будущих, и настоящих. Вот, а в ничего. Я вам допытываю, а вам ничего не надо. Вот я допытываю, где могила Федота, и так не добилась ничего. Что я уже сама логически думаю, вот он должен же тут где-то ... жил где-то в Ермакове наверное...

(43.41)ДМ: Нет, линия родовая, я соображаю. Это прадедушка...

(43.46)ОБ: Кто?

(43.47)ДМ: Мне записать для памяти, Ольга, она кто вам?

(43.51)ОБ: Внучатная племянница, если так говорить. Племянника дочка. Дочка племянника по мужниной линии. А племянник будет двоюродный брат моим детям, вот. Это сестра, бабушкой, моего супруга сестра родная - ее бабушка София. Вот. Свекровкина дочка...

(48.27)ОБ: ...такая смешная тетя Леля.

(48.30)ДМ: Это когда вы были?

(48.32)ОБ: Когда она была жива, когда это уже я замужем была. Да, я приезжала. Мы с ней в музей ходили тогда. В какой же мы музей-то ходили с ней? Уже забыла. В музей один раз с ней ходили. А один раз в Никольский собор. И там какой-то приезжий архиерей служил, служба. И потом когда он выходил, в притворе стояли, благословлял. Вот так вот все это руки на благословение, вот, и он так благословлял, благословлял, а мне крестик положил в ладошку. У меня крестик его хранится.

(49.14)ДМ: Какой это год-то был?

(49.17)ОБ: Я замужняя была. Она говорит, ой, какая ты счастливая. Я говорю, а вам чего положил? Ничего не положил. Но благословлял, почему-то, наверное, молодая была, ребята были маленькие. Ой. Один крестик он положил в ладошку, а второй крестик, кто ж мне дал? У меня два крестика хранится, маленькие такие, по-моему, деревянные.

(49.50)ДМ: Деревянные это Иерусалимские обычно кресты.

(49.52)ОБ: Маленький такой деревянный. Я не знаю владыка какой служил. Выходил благословлял.

(50.02)ДМ: А тетя Леля была прихожанкой Никольского собора?

(50.04) ОБ: Ну мы вместе с ней поехали. Не знаю, какого она храма прихожанкой была, но...
(50.12)ДМ: Так она на Фонтанке жила?

(50.13)ОБ: Она на Фонтанке, против Летнего сада. Прямо против Летнего сада у нее окно. Летний сад через Фонтанку. Лида когда... Маша, когда у нее 3 года рядом, в комнате была мужнина сестра, жила рядом. Вот она у мужниной сестры тети Муры жила 3 года, Маше пока дали общежитие, прописана была, работала там в Смольнинской больнице около Смольного, психоневрологический диспансер. Вот там работала, а прописана в общежитии. Но общежитие она туда пошла, и она оттуда и сбежала к тете Муре... Там девчонки парней приводили в кровати. Комната большая, я там ей дала и шторки, и покрывало, и все. она там и покрывало бросила, и шторки. Я говорю, чего ты не ценишь мамино, у кровати там спинки выстроченные – все оставила там. Ну тете Муре не нужно это было, у нее диван там рваный. Но я на диван тоже купила такую покрышку хорошую польскую. Это мебельный такой хороший материал такой, но красивый. Он там тоже остался, у них с тетей Лелей. Потом я приехала, смотрю, у них окно на кухне завешено. Ой, чего-то знакомый рисунок...

(51.46)ДМ: Я забыл, тетя Леля, это чья сестра?

(51.49)ОБ: Она дочка средняя моей опекунши. Вот они тут 7 лет со слепой находились по очереди. Ксеня с мужем полгода, а потом менялася Нина Павловна со своим мужем Евгением Моргины. То Скотниковы, то Моргины, то Скотниковы, то Моргины по полгода тут жили. Вот она поменяла свое пенсионное с Орла на Волочек комнату. Потом она еще жива была бабуся, а она уже комнату с Орла поменяла. Дядя Леша умер тоже у меня в этой комнате. Анастасия Николаевна умерла, в той комнате находился, там умер. (неразб) Ну тут за 100 лет с лишним умирали во всех комнатах. И родители Надежды Захаровны, вот это их спальня была с лежанкой. Тоже тут умирали. И сестры, сестра одна. Вторая-то сестра там племянница где-то на юге сестра... Тут Павла Захаровна была сестра и Александра Захаровна. Вот она надо ж, говорит, ту половину продавать это Павлу, Павлу поминать Павлу. Ну продала ту, я не купила. А потом Эстрину половину ту продала. Тоже она средства, она все на благотворительность тратила. Она... тут повариха у нее тут работала на кухне, обеды воскресные, из церкви приходили вот Лидия Васильевна, Мария Ивановна Михайлова сообщница чтица-уставщица, они все на том свете, работала медсестрой в детской поликлинике, принимала у нас из роддома детишек новорожденных. Придирчивая, девчонки боялися: Ольга, Мария Ивановна сегодня придет принимать, ты там все чистеньки были, да. А то оставит опять, не выпишет, запретит выписывать. Сами спарят за ночь, а Ольга отхаживай ребенка.

(54.05)ДМ: А обеды благотворительные она только церковные устраивала?

(54.08)ОБ: Да, да. Вот церковники... не знаю, кто еще там у нее был. Вот повариха Катя была, у нее дочка была Сима, тут обреталась эта Сима.

(54.19)ДМ: Так это тетя Леля устраивала эти обеды?

(54.22)ОБ: Нет, это хозяйка этого дома устраивала, Надежда Захаровна. Тетя Леля там устраивала... Они это тут все, наоборот пользовались садом. Когда я тут это купила, то здесь яблонь было все в их распоряжении. Я ж тут не жила.

(54.38)ДМ: А вот эта Захарова?

(54.40)ОБ: Надежда Захаровна. Живая, живая. Хирург она врач. Она 2 института кончила. И вот склерозная все сожгла, я документы видела – все сожгла. Для истории оставила бы...

(54.53)ДМ: Так она была прихожанкой собора, она поэтому там устраивала обеды, да?

(54.56)ОБ: Да не там, тут у себя. И батюшку приглашала, и я была девчонкой еще не замужем. Ну когда ту половину продала она, хотя я замужем уже была, как же, в Куженкине наверное была. потому что я близко тут очутилася. Так и этот, который венчал-то нас отец Василий Дюков, тут был у нее приглашен, я помню, один раз, я была. Она там что-то обед, я помню мусс. Они взбивали мусс, взбивали, и банка, когда они открывали этот компот закатанный, с крышки кусочек стекла упал. Вот они искали, искали, не нашли. И вот она предупреждает: вы кушайте осторожно мусс, стеклышко от банки от трехлитровой где-то в муссе. Кому-нибудь чтобы оно... Вот такая она угощала нас. И стеклышко попалось именно мне. Ну вот, да. Я говорю, вот стеклышко.

(56.02)ДМ: Так это Надежда Захаровна была прихожанкой собора, да?

(56.05)ОБ: Ну собора. Она вот вишни тут все соберет, поставит на окно, засыпет сахарным песком. Вот они это все дают сок этот. Сок сладкий она давала в церковь как бы на запивку.

(56.20)ДМ: А фамилия как ее была?

(56.22)ОБ: Дешевая.

(56.23)ДМ: Дешевая?

(56.24)ОБ: Де, де, Дешевая. Вот ее отец строил этот дом для своей семьи. вот это три дочери у них было, и это ихняя спальня с лежанкой там старикам...

(56.40)ДМ: Какого года дом вот этот?

(56.41)ОБ: Этот дом, ему уже больше 100 лет. Что-то немножко уже, 105 может. Не знаю, какого года. Где-то, где-то было записано.

(56.54)ДМ: А скончалась она?

(56.55)ОБ: Она скончалась уже это... Она такая склерозная была это, ничего не понимала, убегала из дома. А это ходила по ночам обсиканная вся, замерзшая. Марья Николаевна пишет, что мне делать? Я сама старая, больная, что я ночью пойду ее искать по Волочку там и все. Люди видели, что она бродила. Я пишу, Марья Николаевна, ну что, мне что ли взять эту. Батя против, что куда ж ты там возьмешь, мы сами не побежим, дети еще разбежалися. Ну я приехала... Я написала Марье Николаевне, что я говорю, неужели она лечила, лечила, Волочек не может ей помочь. Она пошла к Куличкомше, Елена Петровна там жила, сейчас дом продан и другие хозяева, уже и дети умерли и Елена Петровна умерла Куличкомше. Она сказала учительнице младших классов. Ее сын и дочка в церквушку ходили маленькие, бывало, тоже. Она тоже очень религиозная, Елена Петровна, и дети ходили в церковь. Потом-то какой-то безбожный стал этот мальчишка.

(58.01)ДМ: Так ее взяли?

(58.03)ОБ: Она устроила ее в больницу сначала. Она говорит, как же, она меня молодую вылечила, я не умерла, она там какая-то болезнь была, вот. И это как же Куличкомша, она к вам обратилася. Куличкомша меры приняла, в больницу устроила. Потом я летом приехала, платье на ней новое, хорошо, хорошо, хорошенькая, хорошенькая сидит. Ее устроили Ильинская где-то, не где мы были приход Ильинское, а там есть еще какое-то другое Ильинское, там это для престарелых богадельня, для хроников. Говорила, туда она ее...

(58.45)ДМ: Государственная?

(58.46)ОБ: Да, государственная при советской власти.

(58.49)ДМ: И там она умерла?

(58.50)ОБ: И там она умерла. Она все ходила, все выписывала рецепты, ну глупенькая такая уже. Infuzium ozzi у нее самый любимый рецепт был – медвежьи ушки, мочегонное.

(59.06)ДМ: А когда умерла?

(59.08)ОБ: Ну вот, Домовая книга-то у меня, не помню. Она раньше Марьи Николаевны. Еще фотография у меня, кто-то и фотографировал ее в гробу. Тут стояли старушки во дворе вот. В зимнее время она умерла. Вот, а Яков Трофимыч раньше умер. Паралич. Этот летом умер. За забор пошел, она, она и там еще обедами кормила. Вот продала мне дом и все вот Лидия Васильевна, Мария Ивановна еще к ней в эту хатенку ходили обедать в воскресенье после службы. Кто уж ей там готовил, не знаю. Настя-нищая была, у паперти стояла Настя такая нищая. Она приходила здесь белье стирала. Тут вот была такая сделана навес. И там это такая маленькая из кирпича сделана печка, и в ней вмазан был котел. И вот это она там кипятила белье. И моя вот Марья Николаевна уже... тут вот кровать была, Маруся ухаживала за Марьей Николаевной, крестница, эта Троицкая, тоже там пользовались. И я приеду, и я тут стирала на улице летом. Ну вот, и это, ну в Куженкино когда мы жили. А она там вот... а летом мы оторвали забор, а она, значит, Яша, иди обедать, Яша, иди обедать. Пока не прибью, не приду. Потом чего-то затих, уже не колотит и не идет. Пошли, а он валяется. Спарализовало его. Ну вот тут и паника такая. Как-то уж они принесли егою

(01.00.58)ДМ: Яша – это кто такой?

(01.0059)ОБ: Вот муж, муж Надежды Захаровны. Его так распарализовало ужасно. Гортань. Он ни говорить, ни пищу принимать – ничего. Он голодной смертью умер.

(01.01.11)ДМ: Когда это было?

(01.01.15)ОБ: Когда вот она продала мне. Я ж купила, когда Павлик родился. В 56-ом году, вот. сколько она прожила, тогда у меня. В 79-ом деревья все померзли.

(01.01.42)ОБ: Ну они что-то жили там. Ну так она умерла еще тоже после Якова Трофимовича вот она одна и жила склерозная она. Он толстовец был, вот она там выслан был. За что толстовца выслали советская власть? Он не признавал выборы, не ходил на выборы. Ну в общем, его осудили, на выселку отправили в Котлас, вот. нет, не в Котлас, а в этот... в Котласе Марьи Николаевны муж был...

(01.02.18)ДМ: Киров?

(01.02.19)ОБ: Нет... в домовой книге написано.

(01.02.23)ДМ: Надо посмотреть домовую книгу.

(01.02.25)ОБ: Да, да.

(01.02.26)ДМ: Она у вас далеко эта книга домовая?

(01.02.28)ОБ: Здесь она у меня.

(01.02.29)ДМ: Давайте посмотрим ее, потому что там все даты находятся. А мне это необходимо для сценария.

(01.02.31)ОБ: Да, да, да, когда умерли, когда умерли.

(01.02.35)ДМ: Когда умирали, когда там передавали. Это все необходимо отсканировать.

(01.02.40)ОБ: И вот это... Она же туда добровольно, он выслан был как толстовец, муж, она туда добровольно уехала... И вот когда... И там же оказался Платонов, вот. И Софья Харитоновна там повстречала, что Надежда Захаровна Дешевая там добровольно с мужем живет. И вот они уже и Платоновы-то и...

В01 - МАЙ 2012 --- ВВ-12

В01 - МАЙ 2012 --- ВВ-12
12 файл ВВ
РАСШИФРОВКА ТИ 12 сентября 2012 г., 16:48

(00.00)ОБ: ...ее наставница-то. Она это: вот, я щепочек натаскала на растопки. А кто тебя благословил на это? Без благословения зачем? Я же тебя не благословляла, я тебя благословила...она и то справляла и это успела, ну-ка неси обратно щепочки. Вот неси обратно щепочки на место. Ну вот возьми у меня благословение, и тогда я благословляю... Во, как смирению учили в монастыре. Она 17-ти лет девчушка, барышня. Вот смирение, вот она и мне рассказывала все. вот и мы слушалися свою опекуншу, Риммочкину бабусю-то. Вот тоже да, что раз уж она... Мы придем из школы, Модинька дров и щепочек приготовит с вечера, она утром стопит лежаночку, в лежаночке кастрюльки обед там все, мы придем уже сытые будем к обеду. Там хоть с хряпы с какой, хоть лепешки какие картофельные из шелухи, слепанные с этим со ржаным грубым помолом муки вот. мы мололи в этом в кофейной мельнице сухие очистки картофельные сушили. С вареной картошки вот снимаешь эту мундир-то, еще он сушился в печке, а потом мы мололи в кофейной мельнице вечером с Моденькой, вот это. Собирали, когда побольше соберется. Вот она туда эти очистки молотые сушеные и там ржаную муку, лепешки эти пресные испекет, там коржаночки. А что бы мы без нее делали? Двое детишек без родителей? Вот так что надо было ценить ее. Придем, а (неразб) хоть с хряпы, хоть что...

(01.49)М: В детский дом бы вас отправили.

(01.51)ОБ: Нет, тетя Валя в Ярославль бы забрала. Ей же тяжело, у нее же своих было это... двое детей. Третий умер у нее там в это время-то войны, и муж и все. она бы нас, конечно, тетя Валя...

(02.05)Х: А тетя Валя это кто будет?

(02.07)ОБ: Ну мамина сестра в Ярославле вот с братом двоюродным, она конечно, не бросила бы.

(02.14)ОБ: Ну а дядя Саша не взял бы, у него своих четыре дочки. Да и потом после в 43-ем году воспаление, там вот канал копали, тетя Вера простудилась, пневмония – умерла и тетя Вера. И он остался с четырьмя дочками. Вот. Она в войну старшая, Липа, ушла в армию. Это... что она? Хлебы пеала в армии, за фронтом шли, вот в армии, да. Она там дошла до Австрии, потом вернулась демобилизованная старшая Липа. Ну вот, а эти в швейник пошли мои две сестры-то, а младшая фельдшерскую кончила. Вот старшая, младшая умерли, вот теперь Лиду вместе с Модестом похоронил (неразб). Теперь осталась моя ровесница Галя одна, больная тоже. И тоже у нее такой же был перелом, как у меня три года тому назад.

(03.13)М: Еще двоюродный дядя Женя у тебя в Ярославле и двоюродная Оля.

(03.16)Х: Еще живы, да?

(03.17)М: Да.

(03.18)ОБ: Ой, Оля больная вся.

(03.22)М: У нее суставы очень больные. Она в Доме инвалидов.

(03.23)ОБ: Но Женя еще пчел держит. Он же на 80 лет к Модесту приехал, всем меду по банке по 800-граммовой привез, ага, всем и Маше, и мне и Модесту, и Жене, и Коле, привезли. А в 800-граммовой банке меда там килограмм. Он же тяжелее мед-то. Ведрами там собирает. А занялся, занялся пчеловодством дядя Володя. Ему в войну не было участка, после войны им тут же за домами прямо пригород это туда идет скос к Волге, и вот это солнечное это разделили им участки - пожалуйста. И они занялися и яблони насажали, и клубники насажали. Дядя Володя, Царство Небесное. И они ухаживают, тетя Валя пишет: воруют, а мы все равно трудимся. И он поставил и пчел, вот. И потом вот и сын занимается. И вишни когда у них урожай, то и покупают люди. И мед настоящий, небалованный, между прочим.

---

(08.00)ОБ: Ольгу Сергеевну я и любила. Любила своих родителей. Отнял Сталин моих родителей от меня, вот полюбила опекуншу и Ольгу Сергеевну, матушку Олимпиаду. Потому что это добрые благодетельные сердца. Вот, и кроме доброго совета от них ничего не услышишь, не увидишь. Она мне и платьица шила, там а не шила, так помогалатак.

---

(08.44)ОБ: Вот отец Павел, уже Киричук был настоятель уже, когда наша бабуся умерла. Вот Марья Николавна умерла когда, приехал Модест и Борис, батюшки отпевать ее, и отец Павел, и Киричук настоятель отец Василий отпевали. Вот где-то у меня отец Павел речь сказал хорошую. У гроба, когда отпели.

(09.15)ДМ: А что он сказал?

(09.17)ОБ: У меня где-то записано лежит... перебирать тоже надо все...

(09.22)ДМ: А так не помните, о чем говорил?

(09.24)ОБ: Ну вот он говорил, суть такая, что вот человек прожил длинную богатую событиями жизнь, у нее биография... вот, что 95 лет с Божией помощью. С семьей жила, 7 детей вырастила, монашество приняла. Потом опекала двух сирот, и воспитала их тоже в православном духе. Родители были духовные, но она еще больше укрепляла в них устои православия, вот. и ее воспитанники пошли по пути служения Богу. Вот, воспитанник стал священником в конце концов, вот отец Модест, а сестра вышла тоже замуж за другого семинариста, тоже священника. Вот отпевали вместе, значит, свою... вот в таком...

(10.25)М: Как вы ходили с отцом Модестом менять на продукты-то, аж до Маслова доходили.

(10.31)ОБ: Маслово. А Маслово вот они богатые Маслово было. это мы ребятки это на барахолке-то сидели, все свои вещи продавали, родительские, вот. А масловские-то более-менее они покупали. Они какие-то были зажиточные. Ну вот, они говорят, а вы придите к нам в деревню, принесите чего-нибудь и наменяете. Нам трудно в город принести там яички, творог, молоко. А вы придете, на месте там, кто не ходит, бабушки, чего-нибудь у вас поменяют, да. Вот, и мы с ним это, по тракту по Московскому нашли эту деревню Маслово. Так пришли, такая приятная деревня: березовые аллеи, палисаднички, чистенько. Солнце вот такое летнее. Мы босичком все. Ну чего там, Марья Николаевна чего-то, чего-то насобирала...

(11.22)ВИ: (неразб) обувь-то...

(11.24)ОБ: ...да и не было ее уже, всю сносили. Продали, которая стала мала, а ничего... и не знаешь, чего осенью будешь обувать.

(11.32)М: Парусиновые тапочки.

(11.33)ВИ: Вот я только хотела сказать, Маша.

(11.34)ОБ: А мама тряпочные шила нам летом бегать по двору. Тряпочные, с подметкой такой простеганной, тряпочной, суровые тряпки.

(11.46)ДМ: Мама шила?

(11.47)ОБ: Ну она в приюте-то, я говорила, она там... девочки шили парусиновые верха, веревки плели косичками, сшивали. Это подошвы, еще каблучки деревянные девочки оленинского, вот. И мама там в основном такая рукастая была. Она же уже модисткой выучилась, в общем, любила она все это гоношить. Вот и салфетки. Салфеток у нее 4 этажерки было вот она замужем... И вот такие салфеточки мы в войну продали все. И на окнах были занавесочки, мотивчики вязанные – тоже продали в войну мамины... все и ниток. Вот это уже не мамино, это чужое. Вот Царство Небесное, тоже уж наверное на том свете все, чье это добро. Вот люблю старинные вещи, пока не развалятся совсем. У меня там одна вещь, уже больше 100 лет наверное, разваливается. Выстирала, на самое дно положила...

(12.56)М: Случай не рассказывала ты, как вы ложились спать, что на утро-то...

(13.00)ОБ: Ну чего?

(13.01)М: Голодные были, да?

(13.02)ОБ: А, вот один раз... один раз вот ничего не продалось, и деньги все кончились, у нее, у Марьи Николавны, и у нас ничего не продалось. Легли спать, что завтра надо это продавать. Но на праздник, на праздник, то есть на воскресный день торговля-то должны быть. Но вот кончилась неделя, кончилась, вернее, не то, что ничего не продалось, а кончились вот деньги, и надо вот идти продавать, как раз на воскресенье. Ну и вот мы спим, в 7 утра вдруг стучится, ну вот, нам колокольчик там уличный звонит, дедушка. А этот дедушка, мой дедушка вот купец, он у него лен когда-то скупал, тот ему лен продавал. Вот и этот дедушка, я его знала, вот забыла и фамилию, дедушка, дедушка, он потом моим родителям привозил из деревни картошку, вот. У нас-то не сажали дома в огороде. Вот он осенью привозил, родители картошку покупали у него. И вот он это вдруг стучится. Я его видела уже, говорила, что мы без родителей осталися с верующей бабушкой живем. Ну вот, что вот дедушка. А он говорит, ну вот встал, Богу помолился утром, вот мешок, ну, там сколько-то килограмм ржаной муки у меня, решил выменять. Вот, на что-то. Помолился, и мне, говорит... Я говорю, а как вы, почему, я ему сразу задала, девчонка, вопрос, что почему вы к нам пришли. Что я так обрадовалась, поняла, что чего-то будет хорошее от него. Ну вот, я говорю, почему вы к нам пришли. А он говорит, помолился утром Богу, куда идти: на рынок там, нет, думаю, пойду я к вам, сиротам. Вот. Мне нужна сковородка, нужна миска. Вот нет ли там чего...

(15.06)ОБ: ...вот, променять. Вот, а у нас и было-то всего две мисочки эмалированные такие, синенькая, внутри беленькая, небольшие, вот даже поменьше, как вот у меня сейчас одна синенькая старая. Ну вот. Ой, обрадовались: дедушка, берите только. Я потом моей старухе говорю: вставайте, Марья Николаевна, вон уже, мы спим, а вечером молились так прямо, не знаю, плакали, не плакали, чтоб завтра хоть бы чего-нибудь бы продалось бы, чтобы нам это не голодными, видимо, нечего было покушать. Вот, я говорю, а Господь услышал. Уже пришел человек с ржаной мукой. Давайте скорей вот... Не помню, в общем, чего-то он взял, вот эту муку нам, вот и уже чего-то там уже кушали. Вот как было. Ой, нет, Господь не оставлял, нет. Надо, вот, надо от всего было освобождаться, от нажитого родителями. Да, и буфет продали, и шифоньер продали. И мамины туфли я сносила. Там и было-то 3 пары туфель. Ну а зимнюю... Я чего-то не помню никакой зимней обуви. Валенки сношены с чердака, нам показали этого, как он называется, этот... сапожник. Вот носили валеночки, он там и заднички сделал, там и пяточки, подошвочки. Из трех пар две починяли, починил, подшил – продали. Вот, там вот. Мужские там валенки уже у нас нет, да вот. Значит ботиночки, у нас детские малы ботиночки, носики сбиты, заднички там в уголочек он это приставил сапожник это к каблуку-то. Подровнял каблук-то, все починил, и продали все это наше, то, что на чердаке лежало.и мужские, папины, папины полуботинки тоже, ботинки... все эти каблуки сапожник это починил. Кожа хорошая раньше была, вот, не как сейчас из клеенки.

(17.26)ОБ: Я одела, между прочим, вот эти клеенчатые туфли, пока сидела ждала, нету, а на кладбище ехать, у меня уже ноги колет этой... уже сыро клеенка эта. А кожа дышала. Да, какой-то клеенки. 2 часа в церкви постоишь, на третий час идешь, уже ноги не идут.

(18.10)ОБ: Я говорю, Бог да добрые люди, соседи вот. Нога сломалась у меня, как вы меня щами кормили. Потом уж дальше Маша приехала, уже я накормленная была.

(18.22)ВИ: Маша-то быстро, дай Бог здоровья Маше, она приехала скоро, скоро приехала.

(18.35)ОБ: Спасибо, Валентина Ивановна это, ведь я лежала тут, это вы постирали-то, спасибо. Машиной-то крупное все белье. Да, а то от меня, я в больницу попала. И Маша тут в больницу ездила... да, спасибо, выручили. Дай Бог здоровья.

(19.03)ДМ: Не будь соседей хороших, то как бы и жили?

(19.04)ОБ: Да, да, и Раечка соседка и Валентина Ивановна, и тут Надюша хорошая, внимательная. Вот с тремя соседями. А тут вот кругом страшно живут.

---

(20.21)ДМ: А войну-то вас не обворовывали?

(20.22)ОБ: Что?

(20.23)ДМ: В войну-то не обворовывали здесь? Спокойно было?

(20.25)ОБ: В войну?

(20.29)М: Воров не было – все на фронте были.

(20.30)ДМ: Все воры были на фронте?

(20.31)М: Тогда и воров-то таких не было, кактеперь...

(20.34)ВИ: Не было, не было. милостыньку просили, конечно, все ходили...

(20.39)ОБ: Один цыган пришел старый. А я собираю из стола кухонного бутылки, бутылки, бутылки. Думаю, бутылки сдать. Как его нанесла нечистая сила? Пришел, и все бутылки обобрал у меня на кухне. Больше такого не было случая.

(21.01)ОБ: Вот, была олифа крышу красить на доме. Не успели: война началась. Мы это в шкафу в коридоре, коридор большой был, шкафы большие. Добрались мы до этой олифы, продали олифу хорошую. Продавали, да, продавали олифу. Не знаю уже, за какие цены, конечно, уж задешево. Она тоже не в курсе, неопытная, старуха питерская, чего ж она там, не знаю, как... и мы, дети, кто там... Вот советы батюшкины были Воробьева, папиного друга, игумена Никона. Вот все с него и спрашивали советы.

(21.45)М: У Марьи-то Николавны у самой семеро детей было, потом этих двое стало...

(21.50)ОБ: Между прочим, два хироманта ей по руке предсказали. Насмотрели, говорят, 7 детей, но какие-то около вас два... армянины, армянины жили там на квартире, их уже это потеснили.

(22.03)ВИ: По руке предсказание было?

(22.04)ОБ: Да, да, да. она потом рассказывала. Значит, какие-то два. Она думала от старшей дочки двое детей, дочка умрет, она будет доращивать внуков своих. Они нам как раз ровесники эти два мальчика были. Наши с братом ровесники.

(22.21)ВИ: А, одногодки.

(22.22)ОБ: Да, да, да. Вот один сейчас в Лондоне, младший как бы Модесту ровесник. Который жив. А старший умер. Ну вот. Так а потом другой тоже, второй кто-то смотрел ей, и тоже так же сказал. В войну, в войну она как-то вспоминала, и Ольга Сергеевна знала хиромантию, в юности изучала. Ну вот, она там договорились смотреть мою руку. И я изучала – книжка была, где-то это не знаю чья-то. Я тоже... в общем, в общем это паспорт, это паспорт.

(23.06)А игумен Никон разве поощрял такие вещи?

(23.08)ОБ: Не знаю, вот не спрашивала.

(23.10)ДМ: Я думаю, что вряд ли.

(23.13)ОБ: Ну гадать, гадать, как-то другие не это... Не, она не гадала, матушка Олимпиада. Этим не занималась вот гаданием открыто. Но она в юности-то изучала вот, видно, такой же... в здравом уме она была, пока паралич ее не разбил. Ну вот, а вещие сны? Вот веришь. Мама вещий сон видела перед тем, ну вот как ее арестовать уже... Как она видела сон? Что... она все как-то нас боялась потерять. Вот, со двора никуда, чтоб мы не пропали, ничего. Вот всю жизнь это. Война началась, она хотела мне волосы обрезать под мальчика одеть меня. Да, вот. Ну, а это видела сон, что детей она побежала искать своих вот. Ищет, бегает, нигде по улицам не находит. Едет какая-то платформа, люди это, вроде железная дорога открыта и платформы, люди там ей протягивают руку, вдергивают ее это на эту сюда, и поезд куда-то ее увозит. Вот, увозит далеко-далеко, нас она не нашла и с чужими людьми куда-то далеко уехала. И она очутилася на большой площади, которой стоят три мраморных, белокаменных, беломраморных храма. Напрямую и по бокам два – три. И вот она проходит к центральному храму... А да, еще там Спаситель вот во весь рост красочный вот так ей руки протягивает. Вот, и значит, она смотрит, молится, поднимается по ступеням – храм закрытые все, и она падает ниц и плачет, молится. И видит свои слезы стекаются, как беломраморный храм, так по белым мраморным ступеням. Вот она поднялася тоже и вот видит, что плачет и молится, и слезы по мрамору растекаются по чистому. Вот, вот такой сон. Она рассказывала всем своим, дяде Саше там и нам, папе говорила, она и говорила: это мне к смерти. Вот, что вот так, ну как к смерти. Ну вот и в тюрьме и умерла. Заболела...

(25.50)ВИ: Вот ни за что тоже ни про что.

(25.51)ОБ: Да. за религию, за религию. А между прочим, она очень любила читать вот это... Платонова-то. Александра Федоровна, она, матушка Анастасия, она печаталась в Русском паломнике, вот, рассказики. И потом отдельно у нее книжечки были. Вот, и она даже одну книжечку подарила маме, когда приезжала к брату сюда к Семену Федоровичу. А он псаломщиком, то есть регентом был правого хора, но выслын. Он работал библиотекарем там в больнице жили, комнату снимали – 101-ый километр выслан из Питера. Ну вот батюшка-то бывший. Ну вот он это, значит это... Она приезжала к брату, познакомилась мама. Мама в двадцатке, вот книжку она подарила одну свою, матушка Анастасия. У меня есть она, так уже по листочку, дряхленькая тоже, не знаю, где. Давала читать, порвали. Вот, так это, она Паломника это читала ее тоже это печаталась. И еще у нее отдельная Евстафий Плакида, у матушки была отдельно книжечка. Маленькие такие, аккуратненькие, без твердых обложек таких, общедоступные, вот, дешевые. Ну вот, вот, и она всегда со слезами это все мучеников первых времен христианства до 350-го года вот это первое гонение-то первых христиан-то было сильное мучеников. И много вот их это жития-то описывалось. И вот она все это Платонова перерабатывала на русский язык, вот на доступное такое чтение, вот потому что она как бы учительница была это.

(27.49)ОБ: Ну вот, и вот мама всегда читала и плакала, и нам все это. И вот Господь удостоил как бы мученицей и стать тоже за веру Христову пострадать. Хоть она и не была это львами растерзана, от голода умерла. Вот там, она недолеченная дизентерия, пришла домой, только две ночи переночевала, ее с кровати больную забрали. Вот, да. я не могу. Мне никогда не забыть. Ну а вот в то же время надо смиряться.

(28.25)ВИ: Да, вот именно.

(28.27)ОБ: Другие озлобляются. Одна женщина мне сказала, вот, я училася с мальчиком. Я-то ее и не знала. Она работала в акушерской тут это школе это бухгалтером там, или кем-то. А ее сын со мной в школе учился. Как она потом это Вовка Коптев, а его чего-то застрелили. Мужа посадили на 10 лет, вот, потом муж вернулся, сына на сборах застрелили случайно, с которым учились мы. И вот она нас встретила и говорит: Я озлобилася на Бога и не хочу молиться, вот. больше я ее не видела. Я говорю: нет. Она знала мою историю, что я уже сирота тоже. Я в (неразб)-то училась уже сирота. Видно, они меня как-то знали по Волочку. Я-то их не знала. Вот, а его на сборах, он ровесник, ну, помладше, ну Борис мой, он тоже мне ровесник, а он тоже был на сборах два раза, хотя плоскостопие у него. Он, прямо, чуть живой с этих сборов в Калинине там...

(29.38)ВИ: А раньше не брали тоже у кого плоскостопие?

(29.40)ОБ: Не брали, по-моему, а почему-то он на сборах бывал, не знаю, кем там. вот, мать говорила, свекровка, что чуть живой приходил. Голодный. Там их кормили плохо. Дадут там на ужин по яйцу, а они тухлые. Потому что тогда собирали эту, ну дань-то, тогда не было этих птицеферм, чтобы яйца много куры клали. А вот собирали, собирали эту с крестьян норму, все это колхозницы-то, женщины-то собирают, пока чего что.

(30.18)ВИ: А раньше, Ольга Борисовна, и (неразб) собирали, и (неразб) собирали – все сдавали.

(30.24)М: Корова была, папа говорит, а мы молока не пили. Носим, носим: жирность маленькая. Скинет это, толстая такая сидит, опять носите еще столько же.

(30.33)ОБ: Так вот это я не в курсе была, мы-то голодные, а когда он рассказывал и свекровка рассказывала: все, все надо было сдавать. Если за молоко, надо масло, за масло... А вот туда приехали, в эту... а нет, не туда приехали, - в Выборг мы приехали, Валентина Ивановна, там этот батюшка был, Царство ему Небесное, Демичев, а он был налоговым инспектором после войны на костылях был. Его поставили, что он не мог еще, у него нога там это с осколками сидела, в ноге осколки, остеомиелит был. Вот, так это он – налоговый инспектор, он закон знал, его в Молдавию послали. Вот тоже там все это солдатки, вдовы, детей много, все обкладывали налогами-то. А он и говорит: ты же имеешь право не платить. Ты вдова, солдатка. Закон позволяет, а с тебя берут. Вот тоже записал заявление, переписывай своей рукой, подавай, и должны освободить. Они там все поосвобождались от налога, а его из этих мытарей выгнали. Мытарь-то – это налоговый сборщик налогов, мытарь, по евангельскому-то мытарь и фарисей молились. Вот, так вот это, его говорит, меня из мытарей выгнали. Вот он говорит, я был даже и мытарем работал.

(32.06)ОБ: Вот, ну во всяком случае, всех освободил в Молдавии этих вдов-солдаток от налогов. А сборы... а там же норму давали району: столько-то собрать налогу. Вот, обкладывали тоже. Вот. А у нас вот и обдирали наших всех женщин. А у нас 25 соток, а в Невеле, нам вдвойне больше, там 50 соток. Вот одно государство, а почему-то вдвойне там. Тем полегче было, у тех сады, кусты, сморода и яблони. Они и яблочки кушали, и лишнее продавали.

(32.48)М: А помнишь, расскажи, перед войной-то как? на небе видели крест, здесь в Волочке, да? ой, у нас очень много было этих, предзнаменований. На балкон папа выставлял стол, мы там пили на балконе вечером, ужин и чай, самовар мама ставила там все. И вот такой августовский вечер, небо чистое, ни облачка. И вдруг какое-то облачко такое на небе. И вот оно разрастается, разрастается – Голгофа. И вот так два креста четырехконечных, а этот восьмиконечный крест вот по центру. И мы все смотрим. Люди с работы идут, вон там за забором Урицкого, 67. И вот в этой части, вот, это какая же часть-то будет уже, северо-западная-то. Да, и вот эта Голгофа, смотрим, смотрим все, мама, папа, мы. Ну вот, а кто там еще видел из людей, мы и не знаем. И потом как она вот так разрослась эта Голгофа на небе, и так постепенно стала таять, таять, таять, таять... и все растворилось. И все растворилось. Ну а другие видели Божию Матерь на небе. Но я-то не видела. Вот. Ну в Волочек, немец же кидал литовки: от Волочка не оставлю и клочка. Но слава Богу, он мало его там повредил. Так это люди тоже мы не участвовали никто, а которые участницы, они, старушки, собрали иконочки за пазуху и с молитвой обошли по Волочку, вот, так, как могли, вкруговую. Обход сделали.

(34.31)ВИ: Как крестный ход сделали.

(34.32)ОБ: Да, да. Тихонечко, тихонечко. С молитвой, чтобы.. вот. в первый год войны. Вот, которая ходила, она вот, я Киричуку отцу Вадиму никому не говорила, не знаю. Но вот которая ходила, говорила нам с Марьей Николаевной. Да. так что люди молились. Кто за кого, кто за что. Вот. А Господь молитву слышит. Если человек искренне и честно поступает, как же все, вот, и это... А Ольга Сергеевна как интересно. Вот ей подавали поминать этих убитых. Вот тоже записочки эти. Там пряничка дадут, печенинку, хлебушка, там чего, кто что вот в этой торбочке-то она все подпитывалася. Вот значит, один раз она что сорганизовала, вот Царство ей Небесное. Воина Зотика. Зотик – сиропитатель. Вот святой Зотик – сиропитатель.

(35.39)М: Сиротам подает?

(35.40)ОБ: Да. Вот она значит, был такой сын у одной солдатки. Значит, почему-то и мужа не было, может, и тоже погиб на фронте. Вот. И подавали Ольге Сергеевне за этого мама Зотика. А она что? Вот, твой сынок, ты хочешь, чтобы вот Царство Небесное Зотику, значит, сделай ему помин хороший. Вот когда ему, не знаю, вот я даже не помню, по-моему летом это было. то ли его день смерти, когда убитый, я ведь девчонкой же была, мы с Модестом, вот это еще небольшими, лет 15, может было. но в течение... в середине войны там. ну вот, все голодные. Значит, а она коровницей, ведь в войну-то держали коров-то тоже некоторые. Ну вот у нее корова была. дом хороший, за линией там. вот, вот ветка эта, вот эта, как к монастырю-то надо переходить. Вот там у нее дом был где-то на левой стороне, где-то дом. Ну вот. А Ольга Сергеевна там и жила тоже у карелки у Анны. Ну вот, она значит это, она устроила, послушалась Ольгу Сергеевну. Вот накорми, говорит, сирот. Вот Зотик – сиропитатель. Ну это я так рассказываю уже после, я-то сначала-то мне сказали, что пойдемте поминать воина Зотика. Вот, после службы. Мы в церкви были. Накануне сказали, будьте в церкви, завтра она пригласит на помин.

(37.24)ОБ: А это Ольга Сергеевна все организовала, матушка Олимпиада ей внушила. Она стопила русскую печку, наготовила. Вы знаете, сколько было наготовлено. А Ольга Сергеевна уже пригласила старушек каких-то церковниц, я даже их всех и не знала. Ну вот, моя опекунша была, я, Модест, Ольга Сергеевна, это уже наше звено, четверо. А остальные все старушки какие-то были. Вот, пришли, у нее большая кухня, вот, а там чистая половина вот. Так у нее как войдешь, вот так окно, скамейки с ведрами, тут вот стол большой, так русская печка, и сюда топка. И вот она вынимала все... Значит, у нее было сварено первое два: щи и суп. Второе: каша пшенная на молоке на этом. Потом картошка там затушенная что-то на второе тоже. Так что получилось, вот верите, нет. рассказать так не могу. Значит, она спрашивает, кому чего это подать кушать. Ну кто супу захотел, кто щей. Я уж не помню, чего мы кушали. Берет, она налила, все, все аромат, душисто все это. Какие уже там супы, с мясом или с чем, не знаю. Ну вот это все из печки русской вкусно. Вот все покушали, соблазнились на другое первое. Значит, у нее в чугунах там. И другое первое поели. На, кушайте, поминайте. С молитвой, конечно, сели за стол, помолились, матушка Олимпиада и моя старушка пели. Уж мы-то ребята еще не умели петь ничего там. Отче наш-то знали наизусть вот. Они сами там благословили стол, сели покушали первое.

(39.21)ОБ: Второе. Опять, кто кашу, кто тушенку там. и тоже захотели и то, и другое. В общем, она всех закормила вот так. Хоть один раз в жизни, это мы маленькие были. Так вы знаете, мы шли, у нас животы резало, лопнут, а все равно наелись. Как это желудок вместил? Так там старые они уже истощенные, старики тоже ели, а мы дети. И вот мы шли домой, и вот я ввек не забуду. И вот поминать надо было воина Зотика. Я другой раз уже и забыла про него, а другой раз помню, Царство Небесное. А ее вот...мамочку, к сожалению, мамочку не помню. Господи, упокой Господи и мамочку, которую матушка Олимпиада послушалась, и матушка Олимпиада, разговорами ее, скольких людей они накормили в то время. Видно они все голодные были. Все голодные были. А потом еще приходит из церкви: ребята, там вот старикам надо дров распилить. Мы идем распилим дрова. Уж я не помню, кормили нас или нет.

(40.37)ДМ: С отцом Модестом?

(40.38)ОБ: Да, ребятишки, вот я братик, двухручной пилой. Себе пилили и там вот это. Потом, значит, одна портниха тут на острове. У нее сад малина была вот такая, вот малину собирали весь день. Марево такое было, малинник вот этот. Она нас тоже накормила, не помню, как она нас благодарила, целый день мы вдвоем лазили малину собирали. Вот нас и... она придет из церкви, кому чего. Марья Николавна: ребята, подите, просят помочь, ребятишки честные.

---

(42.00)ОБ: Мы с отцом Борисом, мы с отцом Борисом пошли первый приход пошли гулять там это лесок это, и напали вот такой участок – фиалки лесные. Вот один раз в жизни я... но я видно в книжке читала... ой, какие – мы угорели. Вот у них тоже такой стебелек тоже с гранками с такими, и вот хвостик такой, она светленькая такая фиалочка, тоже на палочке несколько цветочков, а цветочки такие усики и хвостик такой – фиалочка. И вот мы поставили в стаканчик, мы угорели ночью. Да. Лесные фиалки. Вот раз в жизни...

---

(53.40)ОБ: ...она говорила: мальчик жив остался на фронте. Она встретила как-то после войны, как-то при каких там обстоятельствах. Но суть та, что он говорит, где-то под Лугой там, там вся была земля 100 раз перемешана такие бои были. Вот, она говорит, как это ты там был и жив остался? Наверное, страшно было. Еще бы, говорит, не страшно. Ты наверное, "мама" кричал. Это она вот рассказывает. Вот. А он говорит, какое "мама"? "мама" не поможет. Тут надо только кричать: Господи, спаси. Вот он ей ответил. Что Бог только поможет, спасет. Вот кричал. Вот даже как-то ей ответил, что вот жив остался. Что, она говорит, наверное так было страшно, что маму кричали. Он говорит: мама тут не поможет. Во, Господи, спаси.

(54.38)ДМ: Это кто ответил кому?

(54.39)ОБ: Ну вот солдатик жив остался в таком месте, вот Антонине Ивановне Осиповой, как-то ей пришлось беседовать с ним, какие страсти там были.

(54.48)ДМ: А кто это Антонина Ивановна?

(54.50)ОБ: Она шефствовала над отцом Борисом. Вот она к нам приезжала на приход это...

(54.55)ДМ: А, когда семинаристом...

(54.57)ОБ: Семинаристом, вот.

(54.57)ДМ: А-а.

(54.58)ОБ: Что похож ты на моего сына, без вести пропавшего, добровольцем пошел в 17 лет...

(55.04)ДМ: А кто шефствовал над отцом Модестом?

(55.05)РБ: Вот она, она...

(55.05)ДМ: Как? над Борисом. А над Модестом?

(55.09)ОБ: А, Модест? Была там, она умерла. Была такая тоже.

(55.15)ДМ: Откуда она была, шеф?

(55.18)ОБ: А кто его знает? Не знаю.

(55.19)М: Там наверное жила в Питере, ходила а храм наверное, да?

(55.22)ОБ: В храм ходила.

(55.23)ДМ: Это те, которые ходили в храм Духовной академии?

(55.25)ОБ: Да, да, да. они там это вот все каждый выбирал какого-то, и вот там они постирают, починят. Что ж, и носки наверное в то время чинили, может быть. Не только постирают, поштопают. Не знаю, не знаю. Ничего я уже не помню.

()ДМ: А отец Модест не рассказывал про нее ничего вот так вот?

ОБ: Да, нет, нет.

(55.48)ДМ: Не говорил?

(55.49)ОБ: Да ничего, она мирская женщина, ничего наверное. Антонина Ивановна духовная такая больше это, молилась она уже это там все. Но она вот типичная еврейка: горбоносая, пучегла... крупноглазая, вот. И она к нам приезжала когда, у нас там в Невеле евреев это... Это как дедушка выразился наш один, до перехода, да до войны один еврей тут в Невеле жил. Я говорю, как один? Я подумала, он один. А это еврейский город. Это еврейка одни говорит, что до войны тут так было дешево в Невеле жить. Там яички десяток 60 копеек стоили, и вооб... – они свою цену устанавливали евреи. Кормились сельскими людьми. А те рыбачили, рыбу там, рыба причаливали к берегу лодки с рыбой, и тут какой-то рыбный базар был, вот, свежую рыбу они сразу брали, мне место это как в аптеку идти, мост переходить в аптеку, вот тут был причал, рыбный причал. Вот здесь продавали рыбу мне показывали раньше. Ну вот, и когда война началась, они эвакуировались это многие в Казахстан или куда-то евреи, а которые остались, немец их всех расстрелял. Вот как раз наша гора и Голубая дача еще. А потом одна еврейка говорит, я вернулась, никого не нашла родных. А где ж наши родные? Когда уже выбили немца. А говорит, на Голубой даче. А где Голубая дача? Я уж так, хорошее название-то Голубая дача. Ну вот, на Голубой даче. Так а чего? Вот Голубая дача. А где ж они живут? А их тут расстреляли и закопали в этом... Голубая дача место такое. Вот эта Голубая дача...

(57.45)М: Собирали золото все с собой, говорит, берите все драгоценности...

(57.50)ОБ: Да, эвакуировать вас будут.

(57.51)М: А там расстреливали.

(57.52)ОБ: Да, да. и потом вот на горе, где около Плисской церкви. Между Невелем, тут Невельское озеро и тут гора как раз – колхоз вспахал. Наш колхоз и пахал там, сеяли рожь на этой горе. А теперь там застроили по-моему.

(58.08)ДМ: Прямо на костях?

(58.09)ОБ: Кто там построил, не знаю. Там разделили. Мы уезжали, все, все эту сторону. Она была непостроена к воде-то сторона. Эта сторона построились дома, а тут нет. Мы уезжали, там все, все разделяли, не знаю...

(58.21)ДМ: А правда, что у вас здесь в этом в Вышнем Волочке развлекательный центр построили на кладбище?

(58.28)ОБ: Нет. Он не на кладбище, там Троицкая церковь была.

(58.34)М: А, это там дальше?

(58.35)ОБ: Да, вот туда. А там кладбища по-моему не было. Какое кладбище? Там Троицкая церквушка была. Низкое там очень. Вот там приступочек один сейчас уже. Да, по-видимому это церковь. Захватили они или нет, но вот я знаю, треугольничек все стоял пустой, где церковь. Потом начали строительство. Я говорю, чего там начали строительство. Хосаинов или кто начал? Но это за мостом, как ехать в Кошару, за мостом развлекательный центр и кино показывают. А этот кинозал "Родина" тоже дома деревянные были, снесли, построили после войны "Родину" эту.

(59.20)М: Сейчас закрыли "Родину".

(59.22)ОБ: А?

(59.22)М: Закрыли "Родину" кинотеатр.

(59.23)ОБ: Ну давно закрыли. Они, знаешь, после войны начали строить, а ведь люди после войны вот разрушены фундамент, крыша там течет свои домики-то стали там вот от строителей... – ничего не купишь нормально-то. А строители подворовывали, стройматериал продавали вот эти частники покупали себе дома ремонтировали, я слышала. Ну вот, а "Родина" строилась уже с более там нарушенной рецептурой, как если сказать по медицински. Вот что там, сколько цемента заложить, сколько там чего, и вот стала падать штукатурка. Вот один раз упала, хорошо был пустой зал, вот с потолка это. Ну вот, и чего-то этот зал закрыли. А потом тут вот уже, чего тут, когда тут... Мы ж тут не жили. Приехала я с отцом Борисом в 95-ом году, она уже там, не знаю, работала один зал или нет. Работал, но сколько там. Там несколько залов сделано. Там дневные кино. Я вот между прочим, там была в дневном кино. Да, ребятишки росли эти. И там было в Доме пионеров наверху еще старый зал был вот это. Теперь там музыкальная школа в Доме пионеров, а внизу там чего сейчас. Господи, забыла, чего там. музыкальная школа?

---

(01.01.09)ДМ: Так это в "Родине" отец работал ваш?

(01.01.11)ОБ: Нет. рядом с театром был кино... кинозал. "Звезда" тот назывался.

(01.01.17)ДМ: Ну так там вот стоит какой-то дом двухэтажный. Это не он был?

(01.01.21)ОБ: Где?

(01.01.22)ДМ: Театр есть и дальше дом находится.

(01.01.24)ОБ: Ну вот впритык с театром.

(01.01.27)ДМ: Да, впритык с театром. Это он?

(01.01.28)ОБ: Там вот внизу, там это контора Мегафона, потом это...

(01.01.34)М: Театр этот сейчас, как он, в красный покрашен.

(01.01.38)ДМ: Красной краской.

(01.01.39)М: С угла Казанской этой и (неразб) да?

---

прот МОДЕСТ МАЛЫШЕВ

среда, 27 февраля 2013 г.

Репрессии. (Скан № 61 и др)

Репрессии. (Скан № 51и др)

Репрессии. (Скан № 42 и др)

Репрессии. Скан № 41

Репрессии. Скан № 40

Репрессии. Скан № 39

Репрессии. Скан № 38

Репрессии. Скан № 37

Репрессии. Скан №36

суббота, 9 февраля 2013 г.

В02 - ИЮЛЬ 2012 - ВВ-10

В02 - ИЮЛЬ 2012 - ВВ-08

В01 - МАЙ 2012 --- ВВ-12

среда, 27 февраля 2013 г.

суббота, 9 февраля 2013 г.

среда, 27 февраля 2013 г.

суббота, 9 февраля 2013 г.