пятница, 14 июня 2013 г.

VV02_09 (В02 - ИЮЛЬ 2012 --- ВВ-09 )


В02 - ИЮЛЬ 2012 --- ВВ-09
VV02_09


В01 - МАЙ 2012 --- ВВ-09

09
РАСШИФРОВКА Т.И. 3 июля 2012 г., 20:54

(04.00)ОБ: "Для пьянства много есть причин: поминки, свадьба, новый чин, успех, знакомство, или просто пьянство без причин", я помню давно.

(04.14)ДМ: Вот интересно, вот очень много людей действительно спивалось в России. И вот в эти годы в вашей семье не принято было употреблять алкоголь?

(04.23)ОБ: У нас? Не, я на операцию меня вон положили, голую на операцию под простыню, а я там говорю: У меня инфаркта не было, инсульта не было, у нас семья непьющая, у нас в доме ни одной бутылки в помине не было. Папа и мама никогда в рот не брали ничего, так что я от трезвых родителей".

(04.45)М: Наш папа только в день Ангела шампанского выпивал, а так – все. Или в Пасху когда кагорчика, а так-то так нет.

(04.50)ОБ: Вот батюшка отец Борис уже мой супруг и папа, так он тоже непьющий, тоже он водку и пиво в рот не брал. Ну вот так портвейнчик когда-нибудь, шампанское в свой день Ангела Борис и Глеб вот сейчас 15-го. Мы гостей позовем, певчие, регентша, все

(05.07)М: Он только признавал шампанское. Фужерчик выпьет и улыбается сидит.

(05.14)ДМ: Отец Модест тоже не пил ничего?

(05.17)М: Да он чего-то тоже не очень, совсем чуть-чуть. Когда чуть-чуть стопочку, если какой праздник.

(05.17)ОБ: Да, он также, тоже непьющий. Мои уже, мои сыновья непьющие дома были жили вот это. Павлик только, он это с надрывом, а Коля и Женя – старший  и младший, это вот в институте учились все. А это ну вот теперь они выпивают. Ну так вот в институте приучили их в общежитии.

(05.45)М: Ну как выпивают? Как они выпивают-то, ну? За столом, красиво, когда там день рождения каждому. Не пьют и пьяные не ходят нигде по улицам. Немножко выпьют, как...

(05.49)ОБ: Колю. Коля, Коля говорил, что я опомнился. Уже товарищи подтягивать стали в общежитии. Я ездила, навещала. Коленька-то он хороший...

(06.13)ОБ: Он по пьянке-то в Мурманск тогда с товарищами летом уехал. Пошел на вокзал провожать их. Они строить это вторую линию была до Мурманска железнодорожную ветку вторую. Сел в вагон провожать... А?

(09.29)М: Первый раз слышу.

(06.30)ОБ: Да, он говорил. Вот фотография вот они такие в вагоне сидят. Я говорю, что вы сидите в вагоне-то пьяные что ли? Ну вот, говорит, я так и уехал.

...

(09.03)ДМ: Наговорили вы действительно на 2 дня, это правда. Я еще буду расшифровывать и расшифровывать долго. Я только вот одного в этих разговорах для себя не понял. как сам Борис пришел к мысли быть священником.

(09.15)ОБ: Мой Борис или мой папа Борис?

(09.18)ДМ: Папа Борис. Вот как он к этой мысли пришел? как она родилась у него?

(09.20)ОБ: Мой папочка? Вот мне кажется, как я думала еще до вашего приезда, я все это анализы проводила сама с собой в уме, вот это все они с отцом этим... игуменом Никоном, Николай Николаевич Воробьев, его друг. Вот они оба искали истину, вот. вот, он влиял на папу. Потому что папа, где-то тут даже такие книжечки есть, какие-то были православные откуда-то, я не знаю, как они называ... конформа...конфирма...

(09.57)ДМ: Конфирмация?

(09.58)ОБ: Какие-то были. И вот папа в молодости и там уже чего-то искал. Может, в Питере пока студентом был вот, я не могу знать, когда точно от и до. Ну вот, и у него эти тетра... книжечки, такие маленькие брошюрочки. Ну вроде христианские они, но не наши православные. Какое-то вот это секта, не секта.

(10.21)ДМ: Католические?

(10.23)ОБ: Да нет, не сказала бы, что като... не знаю. но не эти, как они еще-то называются, сейчас вот это убивали батюшку-то хорошего... Между прочим, в Плиссах в одно время униатская вот униаты

(10.40)ДМ: Униаты?

(10.41)ОБ: Было в Плиссах даже когда-то униатская она, церковь, униатами захвачена была. Там по-латыни все написано было с левой стороны. Вот Модестина работа, видите? Очки у вас одеты?

(10.54)ДМ: Это отец Модест делал?

(10.56)ОБ: Да, да, да. Отцу Борису и мне. Вот мне – Вышний Волочек. Узнаете собор Богоявленский?

(11.03)ДМ: Да.

(11.04)ОБ: Побольше которое яичко.

(11.06)ДМ: Да.

(11.08)ОБ: А которое поменьше, какой собор? Узнаете?

(11.12)ДМ: Сейчас сообразим.

(11.16)ОБ: Троицкий кафедральный Псковский.

(11.18)ДМ: А, точно, точно.

(11.19)ОБ: И там речка и какой-то челн древний нарисовал Древний Псков.

(11.25)ДМ: Да.

(11.29)ОБ: Ну остынет все. Бросьте вы. Вот видите, я неправильно уже...

(11.34)ДМ: Точно, это собор Богоявленский.

(11.36)ОБ: Вот наш.

(11.39)ДМ: А в каком году он это сделал такое яичко?

(11.41)ОБ: А вот он тогда, когда митрополитом был Ридигер в Питере, он тогда всем батюшкам придумал по яичку по такому подарить, и каждому настоятелю... не всем батюшкам, а каждому настоятелю. И вот на каждом яичке нарисован его храм питерский.

(12.00)ДМ: А псковский же появился почему?

(12.02)ОБ: А псковский, ну это нам, ну отцу Борису.

(12.05)ДМ: Символ такой, да?

(12.06)ОБ: Мы же псковские. Епархии-то Псковской принадлежим.

(12.12)ДМ: Ну да.

(12.13)ОБ: Ну вот он и нарисовал псковский. А мне нарисовал наш волочковский, Волочок.

(12.16)ДМ: Здорово. Очень красиво.

(12.20)ОБ: Ну вот. И работал он вот с такой (показывает монокль)... Вот так у него была, я сама видела. Вот сидел он в эту лупу вот, вот так.

(12.32)ДМ: Это лупа ювелирная, да?

(12.34)ОБ: Нет, это я не знаю, купила сама в магазине маленькую лупочку. Еще лупочку я купила карманную такую в кошелечке, Павел у меня забрал. Так она закрывается сюда в кошелек. А это вот, ну я так к примеру говорю, вот такую вот приставлял и работал. Он к митрам, к митрам 4 надо рисовать... на митру,

(13.03)ДМ: Изображения.

(13.04)ОБ: ...спереди изображение Спаситель, Божия Матерь там еще святой, я даже не знаю

(13.08)ДМ: И сам все рисовал.

(13.10)ОБ: Он тоже рисовал и даже другим батюшкам. Вот рисовал вот такие овальные, вот. Все хотел митру. Он потом эту, деревянную ему дали головку, митру-то одевать сделать. Он сам несколько митр себе сделал, склеил.

(13.28)ДМ: Отец Модест?

(13.29)ОБ: Да, да. из папье-маше там, размачивал, на деревяшки накладывал, форму эту вот. Для митры форму-то деревянную ему дали. Как они называются головки-то? Я не знаю, как они. Господи, мама-то вот, мама-то сказала бы. Мама-то была модистка, ну вот, а я-то нет в этом отношении. Ну вот, в общем, это... и он сам делал митры себе. Красная там бархатная. Вот не знаю, в какой его похоронили. Вот, парча там, но это тоже сам и камушки там, не знаю. Вот. все это у него художественное вылезало из него, вот, как художник. Вот он тогда подарил большое яичко Ридигеру митрополиту, в то время, когда он был в Питере. А батюшкам настоятелям тоже в Пасху по яичку вот так же как и на каждом яичке храм, в котором он настоятель.

(14.42)ДМ: И много было таких яичек?

(14.43)ОБ: Вот я не знаю, что-то вообще-то порядочно. Не буду говорить сколько, потому что врать не хочу, а точно не помню. Чего-то у меня в голове что-то, наверное много. Мне кажется, это у меня в голове, но наверное правильно. Я потом спрашивала, как он делает яички. Как-то так на иголочке там на станке вытачивал. Надо ж так выточить, что тут форма-то как-то так иголочкой. Потому что тут нету донышков. Вот мы покупали в церкви, там – донышко, ставится...

(15.24)ДМ: Ага.

(15.25)ОБ: Заделано. Здесь же все тщательно заделано. Ну вот, и вот он потом красил. Три покрытия как-то, он чем-то одним красил, потом красным, потом лаком, потом после всего он потом рисовал. В общем, длительный процесс. С другой-то стороны ХВ. Везде ХВ с другой стороны.

(15.50)ДМ: Да.

(15.51)ОБ: Да, золотыми буквами ХВ с другой стороны вот, ХВ.

(15.57)ДМ: А он ничего не дарил опекунше такое?

(16.01)ОБ: Опекунше нет. потому что она уже умерла опекунша, когда он занялся этими яичками. Вот в 77-ом умерла. А это, когда митрополит был Ридигер в Питере.

(16.16)ДМ: А она в Лисьем носу была у него?

(16.18)ОБ: Чего?

(16.19)ДМ: В Лисьем носу она не была, опекунша?

(16.20)ОБ: Ой, она 100 раз ездила. Она все... крестила Машу в это, как же она же питерская. Она приезжала к дочке. Тетя Леля там в Питере. Она у нее останавливалась у своей родной средней дочки. Ну как же? Она Лисий нос, она Лисий нос тоже знала там кой-кого. Потому что в Лисьем носу там вот эти певчие три сестры, Лебедевы фамилия, они это были прихожанами это Киевского подворья тоже питерского. И они были вместе. Ну вот это... Не три сестры, а вот мать их и отец, вот.

(17.07)ДМ: Киевского?

(17.08)ОБ: Да. А монахи их поженили, вот. Девушка с косой была такая. Вот она рассказывала, еще даже Модест и не был священником, а она все это в войну рассказывала про всех. Вот, бывало, тему найдет и рассказывает. Вечерами с коптилкой читает...

(17.28)М: Как сидите, вот как сидите вы с отцом Модестом хорошо?

(17.28)ОБ: А? ну ладно, подожди, дай кушать, не отвлекай. И это, я там покажу. Я там посмотрела как раз сегодня утром все. Больше я искать ничего не буду. Я так и нашла папины эти, фотографии. Вот тут часть их есть и достаточно. Может быть фотографироваться, я ведь, у меня ведь, я что не нашла,  отдавала и прекрасно точно такие ж фото делают, точно такие. Какую дашь, такую и сделают, сколько хочешь, 4 или 7 рублей.

(18.03)ДМ: Сканировать надо.

(ОБ: Да, не знаю, как называется... Ой, Господи, да.

(18.10)ДМ: То есть она была знакома с прихожанами отца Модеста?

(18.12)ОБ: Вот она же была знакома была с этими, девушка, говорит, ходила в монастырь, в подворье питерское...

(18.21)ДМ: На Васильевском острове?

 (18.22)ОБ: Я не знаю, где оно оказывается-то сейчас, да чего там. сейчас же там не Киевское подворье. А это, и монахи там были, и девочка, и юноша ходил. И вот они потом поженились.

(18.38)ДМ: Ее зовут Татьяна, да?

(18.40)ОБ: Не, не, не. Какая Татьяна? Не Татьяна. Не знаю, как ее звать-то. Правда, не знаю, маму-то как звать, чего-то из головы вылетело. Маш, ты не помнишь это, Лебедевых маму как звали?

(19.00)М: Не знаю.

(19.01)ОБ: Сестер Лебедевых, которые певчие.

(19.02)М: Я ее не видела. Ксения? Ксения? С Ксенией рядом стояла пела.

(19.08)ОБ: Да, нет, это дочки их.

(19.09)М: А мать, мать не знаю.

(19.10)ОБ: Три дочки. Ольга младшая. Модест приехал в Лисий нос молодым священником, и она еще девочкой совсем барышней. Учил ее Модест на клиросе.

(19.16)М: Не видела, не знаю. Я там, когда пела, они уже дамы, по 40 лет им было.

(19.21)ОБ: Да, ты уже конечно. А Модест приехал, и вот эта Ольга, да она так старой девой и осталась вот младшая.

(19.31)М: Ну она все Олегу помогала там. За больным Олегом ухаживала.

(19.35)ОБ: Ну вот сейчас я сидела за столом, она напротив меня сидела. Давай про маму вспоминать, рассказывала (неразб) в этом уже в новом доме. Там новая столовая уже. Не в старой, наверх идти... шикарно у них столовая все это, и кухня там шикарная. Там вот все, батюшка отец Дмитрий... Я попала тогда прошлый год в Одессу, догнал что... чтобы я приехала. Я приехала, я говорю (неразб). прошлый год – не могу. Мы ж тут потонули. У нас мост был потопленный прошлый год, не выйти вот из дома. Я говорю, Валя, дай папе телефон, я буду говорить сама с ним. Братик мой дорогой, ну я ж не могу, ну поверь, нас потопило, потопило нас. И я, значит, после Пасхи вот, когда вода пройдет, и канавы очистятся от воды... Да, она надевала большие. Хорошо в сарае хорошее это качество резины. Сколько лет, 20, больше – 25 и правда, никто не проколол и не прорвал их вот это. Маша, ну закрой, ну хватит тебе.

...

(21.38)ДМ: Вот удивительно, что отец Никон Воробьев не уговорил его стать монахом.

(21.43)ОБ: А?

(21.44)ДМ: Удивительно, что отец Никон Воробьев не уговорил Бориса стать монахом. Жена-то умерла.

(21.50)М: Вашего папу.

(21.52)ОБ: Ну так они врозь были-то. Он тут же был, а папа завербовался после армии-то, демобилизации-то... Туда тянула его сестра двоюродная в Питер. И как раз вот там семинария и открылась в 46-ом году. Он после заключения только и говорил: ничего не надо, только молитва. Вот только молиться хочу, ничего не хочу. Больной такой, нога отнималась. Его в вагон пихали, толкали, 46 лет человеку: дед старый, ну чего тебе не влезть? Он говорит, они меня толкают в вагон, а у меня нога отнимается. Так он... как он доехал до тети Вали. Я говорю, что староста наш церковный Николай Романыч Данилов писал, что я еду домой. И с поезда сняли в больницу, и где вот по пути и все и скончался. Видимо с собой у него не было адреса. Он же свой-то дом знал, куда ехал. А когда скончался в больнице в казенной, видимо ничего не нашли, что куда он ехал. Из заключения? Из заключения, а куда ехал человек. Не сообщили даже детям-то, что где ваш отец. И тюрьма не сообщала, что отпущен.

(23.12)М: Тюрьма тебе сообщит.

(23.13)ОБ: Письма, письма сами писали. Папа-то сам написал.

(23.16)М: Как еще письма доходили?

(23.20)ОБ: И то вот написал, что съактировали – не отпускают, опять через полгода следующая актировка будет. А потом, значит, хлопочите сами, если не выхлопочете, вот все это тут Бог и добрые люди. Все с молитвой, молилися и нашли эту с папой который учился, как его, Докучаев-то. И написал, говорит, на прокурора области, на облпрокурора прошение, вот, о папе. И он туда куда-то отправил, а тетя Валя еще две посылки свезла туда передачи. А то бы их... там их... Когда папа приехал за столом сказано, приехал, я говорю: папочка, вы были там в тюрьме-то наверное с урками, со всякими бандитами. Он: нет, нет, нет, нет, нет – там сплошная интеллигенция. Я говорю: какая? – Прибалты, прибалты, прибалты, ксендзы и банкиры. Мерли как мухи. Они не привыкли нашу еду кушать. Какой-то наивный человек оказался. Нашу еду, думаю: сын купца первой гильдии, единственный сынок. (неразб), я запомнила на всю жизнь.

(24.55)М: Господи, всех так мучили, не только...

(2457)ОБ: Прибалты, прибалты, мерли как мухи. (неразб) Это первая чистка Прибалтики была нашим Советским Союзом сталинским. Первая чистка, когда Гитлер забрал, потом подарил всю Прибалтику Сталину, насажал туда шпионов своих, вот. А наши начали чистку. И шпионов там, может, искали и грабили, вот. Так я вот недавно, ну что, 3-4 года тому назад по телевизору сижу, какая-то передача. Прибалты хлопочут в заключении были их родственники, которые там скончалися в ССР арестованные, хлопочут, чтоб поставить памятники на эти могилы. И адрес, где папа с мамой. Вот, Боже мой, я так возрадовалася, думаю, может быть, и на мамочкиной могилке там уже крест стоит.

(26.04)ДМ: Это адрес какой?

(26.05)ОБ: А?

...

(26.11)ДМ: Какой адрес?

(26.15)ОБ: Кировская область, Кайский район, почтовое отделение Волосница, почтовый ящик 231 дробь 2, или 231 дробь 9, вот было потом. Вот оттуда папа вернулся, а мама там скончалась. Папа только сказал, что ее хоронили, значит, 13 апреля, она скончалась. Наверное, так сразу и хоронили там, не на третий день, не знаю. Тут даже не могу сказать. Ну в общем хоронили, последние доски использовали на гроба. И всех, кто умрет в сутки, тем в эту общую могилу кладут. Вот значит, последние гроба были 7 гробов, в том числе мамин гроб. Вот, а потом уже хоронили, досок не было, говорит, без гробов. Ну и вот каждый день там учет есть у них в заключении? Есть у них учет, но чтобы они нам сообщили из заключения, что вот... Они же знали, откуда... ничего... Связь такая была плохая. Потому что тут осудили, отправили... а над папой смеялись: ты, дед старый, кого-нибудь на дому покрестил – церкви-то закрывали – покрестил на дому, значит, тебя посадили, что собираться дома молиться нельзя, там запрещено, а церкви закрывали. Ну вот, а потом отпускали, когда Сталин стал открывать в войну церкви. Ему же нужен доход был в войну. Молилися, плакали. Молилися плакали.

(27.54)ДМ: Так отец был свидетелем смерти матери? То есть он видел, что она умерла?

(27.59)ОБ: Они сначала боялися, чтоб их не разлучили. Вот их все дальше и дальше. Дальше и дальше отправляют, а их, этих, оставляют. Старосту где-то ближе оставили. Он все равно помер. Платонова оставили, ой, Платонов попал, я сейчас скажу. Вот тоже чудеса Платонов-то остался. Он тоже же с такими же цинготными опухшими ногами вышел из заключения. Значит, он это... Марьи Николаевнин муж он в Котласе, а от в Котельничах, вот – Котельничи. Вот, а он в Котельничах оставлен был. А матушка, его сестра, Александра Федоровна Платонова, вот я не знаю, где она. Она месяц только жива была, вот по документам, книжечка, мы не знаем, неизвестно. И он когда приезжал сюда потом Платонов, он не знал, откуда эти сведения вот. Не знаю, кто это раскопал книжечку-то. Но там... А про него как раз неправильно написано, что он неизвестно где. Как он в Россоши же он прекрасно служил, когда я уже замуж вышла, а он сюда приехал в Волочек чего-то, вот. Потому что его жены тут это брат в Волочке больной был, вот. И они (неразб), не знаю, где, как, чего. Всех подробностей я не в курсе была. Ну вот, а это значит, он и говорит, вот я – благочинный, у меня 17 приходов.

(29.38)ОБ: Приезжай с твоим мужем, вот он так сказал, я дам ему приход. О, Платонов Семен Федорович. А я, батя, обрадовалась, ой, говорю, у меня ангина, врач сказал климат переменить или оперировать надо, гланды удалять. Я боюсь операции, ай-ай-ай-ай-ай, я лучше климат поменяю. Ну вот, а он никуда не захотел ехать: куда пошлют, туда и поедешь. Ну замуж вышла, уже и подчиняйся. Поехала совсем не на юг. В Воронеж. Он говорит, я там с больной печенью – обуза там в Воронеже, там это город Россош уже, южнее, арбузы. Очень, говорит, я там хорошо себя чувствую. Такой худенький, как всегда, такой красно-рыжий он такой, да волосы рыжие. Дочка красавица у них была, Верочка. Она окончила тут школу, и когда, значит это, батюшку-то арестовали, мы-то сидели у тети Вали, там папе передачи возила дважды, а эта... А она тут сразу уволилась, они ж высланные, она сразу с квартиры с дочуркой, и туда. Как  вот коды видимо дали ему написать письмо первое, и она сразу адрес, туда и приехала в Котельничи. Вот, и там устроилась на работу. Девушка ходила, передачи носила. А там влюбился НКВДешник в такую красавицу, и поженились они. Но она матушка, Софья Харитоновна, она и говорила нам: мы скрывали, мы говорили, папка бухгалтером работал, и там какая-то растрата, за растрату там, вот. Ну потому что уже церковников-то освобождали как-то.

(31.27)ОБ: Ну в общем, он женился, ну уж деваться некуда. А потом его перевели вот этого уже Верочкиного супруга в этот, в Россош из Котельнич. И они уже поехали и папка, и мамка, и дочка с зятем в Россош, вот. А там уже, уже батюшек открывали церкви, уже батюшек вот и игумен Никон уже поехал в этот в Козельск отсюда, а он вот там уже получил приход и был благочинным даже. И вот все время переписывались мы. Вот, и он это значит... А как получилось это, он поправился-то? Софья Харитоновна-то приехала туда, встречает Надежду Захаровну вот хозяйку этого дома (неразб) врача-хирурга. Как такое совпадение? Оказывается, у нее муж – толстовец, вот Яков Трофимович, и значит, толстовца выслали. Там же был на выселке где-то там. А она как добровольно с мужем туда уехала. Она из Волочка пропала и пропала. Мы и не знали, куда она делась. Вот, когда это она была? до войны наверное или уже тоже в войну? Я даже не знаю, когда она попала с Яковом Трофимовичем туда Надежда Захаровна.

(32.56)ДМ: А папа с мамой все время вместе были в заключении?

(32.58)ОБ: А мама дальше с папой там вот и были. А это Платонов, значит, Софья Харитоновна встретила, значит, Надежду Захаровну, значит, Софья Харитоновна тоже медсестрой там работала. Надежда Захаровна тоже работала там с высланным мужем жила. А эта когда выпустили его, его тоже выпустили скоро из заключения, Платонова. Но он также вот больной и цинготные ноги и сразу он говорит, меня сразу Надежда Захаровна взяла под опеку и лечила врач. Ну свой вышневолоцкий врач. Ну вот какое... Ну вот Божий промысел, видите, нам один Божий промысел, а им другой. Хотя компания вот, компания – 6 человек, 3 женщины, 3 мужчины.

(33.48)ДМ: Так папа с мамой получается вместе были до самой смерти матери?

(33.51)ОБ: Да. И вот они не признавалися. Папа узнает...

(33.55)ДМ: Что они муж и жена?

(33.56)ОБ: Да. Узнает, что там Малышева, да, есть такая в женской ну...

(34.04)ДМ: В бараке женском?

(34.05)ОБ: Да, да, есть, есть.

(34.06)ДМ: То есть в одном лагере в разных бараках были?

(34.08)ОБ: Да, да. и все "есть". И вот она узнавала про папу, и он узнавал...

(34.13)ДМ: И не встречались?

(34.14)ОБ: Но, это вы что, говорит, муж и жена? – Нет, нет, мы с одного города. Знакомые с одного города и однофамилицы. Ну так уж, они от страха ради папа говорит это...

(34.27)ДМ: А иначе бы их разлучили?

(34.29)ОБ: Ну кто их знает? Ну вот, они рады, что едут вместе, вот. а если бы вот разделили, мама бы умерла больная, мы бы и не знали, где она умерла. Так же как Михаил Романыч, ехал домой, где вот с поезда его сняли? Не доехал.

(34.45)ДМ: Так отец присутствовал при похоронах или он просто узнал об этом?

(34.49)ОБ: Ему сказали уже, что она умерла. Уж он сказал, уже при смерти, что жена. Ну он пришел утром. Вот, говорит, я закрыл ей глаза и помолился, что он знал, как помолиться. Он же не знал отпевания, он же не священник. Чего он там над ней помолился?

(35.10)ДМ: Но это большое счастье хотя бы... закрыть глаза своей жене.

(35.15)ОБ: Вот я говорю, ему дали думочку. Он привез из тюрьмы думочку от мамы.

(35.20)ДМ: На которой она спала?

(35.21)ОБ: На которой мы выросли. Я с братиком выросли, мамина думочка. Она эта думочка мамина пуховая из детдома этого оленевского. Там когда они девочки были, воспитывались, уже обирали богачей самых больших, и им в детдом принесли несколько громадных пуховых подушек. Таких вот, отобранных от богачей. И вот они одну пуховую подушку разделили на четыре части, вот – думочки. Но хорошая такая толстая была, я еще помню. И мы спали, вот. И мама замуж вышла с этой маленькой думочкой пуховой. А значит это тоже от богатых людей подушечка досталась сироте. Вот так, перетасовка такая была. вот, то отбирали, другим давали. Эти нищие, эти больные там, здоровые вот,  а сестра там была...

(36.20)ДМ: А вы там были когда-нибудь в месте, где маму похоронили, в том краю?

(36.24)ОБ: Нигде никто ничего не был. Вот и скорбно. Кушайте, не портите аппетит. (вздыхает) Денег не было, средств не было. Я работала, папу похоронили в пятьдесят... в 49-ом году. Папа больной был. Я заболела в пятидесятом. Дом продали. Вот если бы не родительский дом, дедушкин, может, я и не поправилась бы. Ну, сказали что... А папа вот не поправился уже, бедненький. Родился, сидел на атласной подушечке с бантиками маленькими, вот фотография, вот. А умер, и похоронить не во что было одеть. Ни кальсон, ни рубашки не было у нас. Отобрано же было все это. А он приехал, там в чем приехал, чего там он привез из семинарии там, не знаю, чего у него там было. ну вот, так Надежда Захаровна (неразб) дала от своего мужа, Якова Трофимыча, кальсоны, нижнюю рубашку, вот, мы одевали папу. Потом подрясничек на папу одели. Потом батюшка отец Федор Емельянов дал кадило пластмассовое, маленькое такое пластмассовое кадило, в руки, как он дьяконом был. И марлю, я выписала, бегала в аптеку марлю, накрыли марлей. Вот такое дело. Ой, и похоронить не пришлось богато. Вот сыночек богато похоронен, отец Модест, видите.

(38.15)М: Нормально похоронен. Как похоронен, ну что ж делать. Пусть душа будет их в раю, самое главное.

(38.19)ОБ: Вымоленные, вымоленные. Мы – вымоленные, мамой и папой вымоленные. Я помню, мама всегда на коленочках молилась, где вот тут это... на вот, на вышке там эта икона, нам дали икону Спасителя, она там больше на карачках молилась. Потом меня спать укладывала, это, на кровати перина была. я любила поклоны делать уже в рубашонке там в ночной. У нас все висело, куда рубашечку нашу класть, ну вот это. Я вот уже молюсь на Спасителя, и ух, головой в пуховую, то есть не в пуховую, в перовую перину. Вот, да, молитвы читает и маленький ребенок молится.

(39.20М: Может найдет еще там что-нибудь еще, поищет. Альбомы-то она нашла (неразб), с Модестом.

(39.30)ДМ: Надо Богу молиться, чтобы она нашла. Потому что вот сейчас мне кажется, что вот то, что мы сейчас запишем, вот оно и останется. Я поэтому и работаю так, что я чувствую, что надо сделать все, что можно сделать. И самое интересное, что вот, по максимуму, да, бывает такое чувство, что совершенно вот я как бы чужой человек, как будто бы изучаешь свою семью собственную.

(39.54)ОБ: Концы, концы с концами сводим. Модестик написал Марии Николаевне "Моление о чаше" на стекле. А это вот эта иконочка, я молилася на кровати. Она была в такой коробочке картонной, киотик такой картонный был, как это бархатные обои такие, бардовые бархатные обои старинные.

...

(40.23)ОБ: Вот коробочка. Она разломалась. Вот она у меня убрана уже, вот так вынута. Вот видишь она, вот она в виде иконы в углу над кроватью висела. В углу, вот как раз эта перегородка-то тогда грымнула-то, когда бабушка, когда бабушка что-то... да... вот эта висела у нас.

(40.49)ДМ: Вот этой иконе вы молились?

(40.51)ОБ: Маленькая. Над кроваткой. А на кровати еще образочек висел Божией Матери эмалевый. Эмалевые такие образочки были. Сейчас принесу. Тоже Моление о чаше.

(41.04)ДМ: Как же она уцелела-то, Господи? Ведь это ж надо...

(41.06)ОБ: А?

(41.07)ДМ: Как она уцелела с детства.

(41.09)ОБ: Так вот, уцелела, мы же уезжали, сняли все иконы, увезли на Московскую. А коробочка разломалась эта, киотик-то сломался, сожгли наверное, а это так у меня в альбоме было.

(41.26)ДМ: Ой, можно это отсканировать ее?

(41.28)ОБ: Ну вот надо это...

(41.29)ДМ: Положите пожалуйста, я отсканирую и верну ее.

(41.33)ОБ: Вот, это висело как образок. Без стекла, без всего, вот такое, киотик такой картонный был бы обои бархатные. Обои были бархатные такие раньше.

(41.56)ОБ: Или когда одеяло стегала Павлику вот перед рождением Павлиным. Вот детское одеяльце они с Леленькой стегали мне вот. она сказала... она была в Кошарове, они это неграмотные монашки, карелка она, но она говорит, покультурнее жили в монастыре, а мы, говорит, работяги, жили в этом в подворье, то есть не в подворье, а как она называлась эта...

(42.25)ДМ: В скиту?

(42.26)ОБ: ...в Кошарове там скотный двор, кони, коровы – это для монастыря Казанского. Вот она там находилася в Кошарове, эта Прасковья Яковлевна Гребкина. Вот, а отца Бориса дедушка, Федот, материн отец, он бесплатно подковывал монастырю коней. Вот подковывал бесплатно.

(42.53)ДМ: Казанскому?

(42.54)ОБ: Вот, да.

(42.55)М: Да.

(42.56)ОБ: В Кошарове, а там недалеко их деревня-то, где мы поворот-то с кладбища-то туда, церковь-то как она, фу ты, не церковь, деревня-то, как она... Вот она оттуда родом это видимо.

(43.09)М: А, Ермаково. Против Кошарово.

(43.10)ОБ: Ну вот, оттуда родом они. А тут Кошарово, ну тут же рядом. Вот она и сказала, что... вот, так вот как Господь сводит. Его дед, Бориса, подковывал, кузнец, монастырю Казанскому бесплатно коней, кошаровский, а мой дед, купец, он был, ну как оно, пожертвователь почетный.

(43.39)М: Монастыря, да?

(43.40)ОБ: Да, он там это почетный благотворитель, как и наш (неразб)

(43.43)М: Он что-то там в Юрмале, в Юрмале чего-то построил там, твой дед-то, нет?

(43.48)ОБ: Что ты выдумываешь, какие-то сказки, я не знаю. Какая-то Юрмала.

(43.53)М: Под Ригой, под Ригой.

(43.54)ОБ: Ну при чем тут под Ригой. Бабушка лежала в санатории, как уже, как головешка целый год лежала. Она уже... ухаживали. Она, он там ее сдал за плату, за деньги. Оплачивали уход. Чего там он построил? Не знаю, откуда у тебя это.

(44.15)М: Ну понятно. Ну перепутала. Прошу прощения.

(44.17)ОБ: Ну так не сбивай с толку-то, это же одно время, а там другие годы, совершенно другие. Ну вот, так вот это, как Боженька делает. Вот, Боженька все помнит, что для Господа люди делают, здесь на земле, то они заслуживают, вот, перед Богом, даже и детям Боженька помогает. Я так считаю вот. А когда человек плохо вот, кто церкви грабил вот, те горят, у тех дети умирают, руки там отпиливаются случайно, так всяко бывает. Вот мы по приходам жили, рассказывали многие, что как вот когда безбожие, богохульство было, что с ними какие страшные кары (неразб), которые богохульствовали. А мамочка вот из религиозных убеждений, она не пошла в Москву учиться на артистку, что безбожие со сцены там. И праздник, не праздник православный, надо там на сцене что-то. И вот она ушла оттуда. Пока молодежь, они были там с папой, они ушли из театра. Вот, семью создали, нас растили, папа работал рядышком. Он был председатель профсоюза кинофотоработников. Вот такой был профсоюз тогда, и он вот... Он первую елку устраивал вот рядом с театром был кинотеатр "Звезда". У них там фойе было, а там дальше кинозал.

(45.51)ОБ: Так вот в фойе была первая елка, папа устраивал, как председатель профсоюза. И вот собирал дневнички, кто к новому году без троек кончал, подарочки. За то папе и маме были очень благодарны все эти многодетные, безграмотные. А мама потом стала преподавателем Ликбеза, вот, ликвидации безграмотности. Она вот преподавала этим всем безграмотным уборщицам. Хорошая женщина очень была нерусского происхождения, какая-то эстонка, что ли, она ее выучила, она и работала кассиршей потом, вот, неграмотная совершенно была. Вот и в театре кто неграмотный был. Это все вот в этом месте вот они тут ютились, но пользу людям делали, вот. Я считаю так. Как могли в то время, да. Вот и елку устраивали, и подарочки, такие мешочки были вырезаны из коленкора сширые. А мне 2 досталось мешочка, потому что я встала на табуретку и прочла "Книжку про книжку". "У Сквроцова Гришки жили-были книжки, грязные, лохматые, рваные,  горбатые, без конца и без начала, переплет их как мочала, на листах каракули. Книжки горько плакали". Большое-большое стихотворение. Вот мне дали второй пакетик с елки, с пряничками, с конфетками.

(48.54)ДМ: А в Лисьем носу спокойно жили?

(48.56)ОБ: А?

(48.57)ДМ: В Лисьем носу не воровали, спокойно жили?

(48.59)ОБ: В Лисьем это, там, ой, нет, вроде был... У них сосед там нехороший вот там дальше по этому забору, за времянкой. Но он по-моему умер, жил какой-то ненормальный мужчина. Вот у них тут пруд был. Он этот пруд себе взял. Но там уже зарос пруд. Не знаю, чего он там сделал. Вот это в Лисьем носу, вот вы говорите. Я один раз приехала, иду – такое пенье птичье подхожу к его дому, не понимаю ничего. А это там воробьи поселились. У него виноград дикий. Оплел весь дом спереди. Вот такой до самой крыши. В одно время было у него так, зарос виноград дикий. И вот это, значит, и там поселились внутри воробьи. И вот они так пели, что это такой был концерт. Я прихожу и говорю, какие это птицы тут у вас поют так красиво? Что это такое у тебя? Вот, а потом они его срезали, уничтожили, ну, открыли этот дом весь. Окна-то у них это незаросшие сейчас этим виноградом. Вот, воробьи уж не знаю, куда переселилися. Так что вот птички тоже любят... Они их кормили там все на той стороне.

(50.24)М: Отец Модест там перед кухней столик поставлен, кормушка, он там белочку кормил. К нему белочка приходила...

(50.29)ОБ: Да, вот он всю жизнь птичек, животных с детства, как я вчера рассказывала вам, что вот это у него зверинец был. Дарили ему всяких зверюшек полный зверинец. А я ему это, шила попонки и разыгрывали театр там зверинец всякий. Вот так и возились, и возились. Вот и по фотографиям видно, что мы дружили.

(50.54)М: Белочка между рам жила, когда Любочка маленькая была.

(51.01)ДМ: А откуда белочка была?

(51.02)М: Нашли где-то, не знаю. то ли, может, гнездо кто разорил.

(51.06)ОБ: Что?

(51.07)М: Белочку, я помню, они подобрали. У них между рам-то жила белочка. Любочка маленькая еще кормила.

(51.11)ОБ: Я не видела белочку. Мне не пришлось видеть белочку.

(51.16)М: Ей наложили гнездышко. Она там сидит, и орешки там между рам бросали орешки.

(51.22)ОБ: Ну куда она делась? Вот кот соседний, вот музыкант. Приезжаю, говорит, смотри у нас кот-музыкант. Какой? От соседей. Рыбу там это учуял, приходил и садился. Ну у них это баллоны, газ-то баллоны, плиту-то... у них же газ не проведен. Ну вот и это, значит, он садился на ящик под окно, а там у них градусник уличный. И вот он лапой, и сбил этот градусник совсем, царапался, рыбу просил на кухне окно. Ну вот, тогда Модест придумал: купил струны, натянул сверху донизу струн несколько. Вот, и он приходит и садится на ящик-то с баллонами, на железный, и давай лапой драть эти струны. Они слышат, ага, музыкант пришел, надо рыбки вынести. И вот, я уже это видела. Итак, значит у них огород, а там высокий огород с той стороны, с той улицы. Допустим, как вот от нас с той, вот куда вы идете Карла Маркса. Вот с той вот, с огорода, через огород к ним приходил вот, только что вот кухонное окно вот и... А потом приезжаю, а он у нее на кровати под подушкой спит. Накрыта кровать у нее, и он спит. Уже к ним перебрался вообще жить. Она его кормила целыми рыбинами, давала какими-то там... вот.

(52.56)М: Когда-то кошечка была, которая умерла.

(52.58)ОБ: Кошечка, да, у них хорошая была. Белочка, ее называли Белочка ее, кошечка Белочка. Ну вот так они... Лида любила вот это тоже все сажать, сажать, цветы там, все это. И он это, и он это все делал. Утеплили, коридор он утеплял, ой, после операции лежал там под коридором утеплял. Ой, Боже мой, я не знаю (неразб). Все время с детства вот это, мы же, нас это, мы сиротами остались. Сироты-то мы когда осталися еще с ним двуручкой пилой пилили дрова и кололи. И нас учили еще, как колоть, когда какие дрова колоть лучше, чтобы они колются, чтоб топор не застрял, как топор надо наискосок чуть-чуть держать, чтоб ударить – отлетало. А колуном по-другому, и какие березу плохо колоть, надо когда она замороженная, тогда легче она колется. Вот мы там это и учились всем этим премудростям. И я колола, вот, и он. А потом тут заболел, 15 лет, а потом он сделал турник себе, поставил. Столб где-то разыскал, трубу металлическую и вот все это там подтягивался, мышцы разрабатывал, силу набирал юношескую. Вот сам себя это подлечивал физкультурой. Вот он такой вот, и это, в семинарии. Вот нашли письмо, что он там больной-то. Чего ты читала вчера письмо-то, что посылочку прислал с Борисом. Сам приехать не мог. Борис приехал, чего-то посылочку какую-то нам прислал. Тетя Леля прислала своей маме посылочку на какой-то праздник, на Рождество что ли?

(55.00)М: Ты просила хозяйственного мыла из Питера.

(55.02)ОБ: Да, да, вот видишь, в письме, я говорю, в письме, что заботились друг о друге, да. вот такое дело.

(55.11)ДМ: Ну он силу качал не для того, чтобы драться, а для того, чтобы просто...

(55.15)ОБ: А?

(55.15)ДМ: Силу-то качал, по-разному качают силу молодые люди. Для того, чтоб драться...

(55.19)М: Чтобы себя защитить

(55.22)ОБ: Нет, он не дрался никогда

(55.25)М: Нет, ну, отец Модест – дипломат вообще.

(55.29)ДМ: Не дрался?

(55.30)ОБ: Нет. А с кем драться? Вот он тут это смиренно, смиренно, а потом папа настоял, он в семинарию приехал, он же говорит, что я как в другой мир попал. Он говорит, воспрял. Он же папа у нас такой, вот, и профессура говорит. ну учились-то там прибалты половина, там учились в семинарии. Закрыли там прибалтам, тоже вот дорога-то им была уже только в Питер в семинарию, вот Хрущев. А потом он хотел их это в армию, чтобы они в армию шли. Вот как-то Симеон Ладожский, он там инспектор был Осипов, который потом, ну он это... поддельный инспектор-то был Осипов. Как отец Александр Осипов такие проповеди говорил. А я говорю, что-то притворное. Послушала его проповедь, какая-то притворная. Он, говорили так, насколько верно, не знаю, что сейчас я выйду, заставлю бабок плакать, вот, проповедь, в семинарии. А ректор был вот этот Симеон Ладожский, вот. Ну вот он это, как-то отстоял их. Вот, что уже третий курс, кончать скоро, вот. Их в армию там не выбрали вот. А Ридигер вот тоже ему грозила армия, вот они скорее его поженили и посвятили. Он же очень молоденький, на приход поехал Ридигер. Вот, а это, нашим еще вот грозили тогда весь класс исключить, вот не знаю, что было вперед, что было после. Это вот этот Осипов инициатор, что всех повыгнать. Они там поднялися, какие-то два семинариста лежали в больнице, им никто из семинарии не помогал. Они там навещали. И вот возмутились они семинаристы, что больных надо ж, чего ж наша Церковь Православная не заботится о своих чадах. Там это что-то такое. И вот написал там один, это вот как раз этот... ой, фамилию-то забыла. У них такой интересный был, он батюшка в Таллине батюшка... Матушки Екатерины сестра за ним замужем. Он такой тощий. Вот отец Иван полный, красный, а тот был такое землистое лицо. Он такой вот. но он в армии был служил. Из армии пришел и вот в семинарию. И вот он разрешения просил у профессуры, что я когда буду отвечать, разрешите мне ходить. Вот, отвечать, ходить. Вот так вот, не как ученик уже младший, а как такой важный. Он так и ходил, Модест говорил. Ну вот, и они составили такую петицию начальству семинарскому, вот. И значит, Осипов там значит, что-то как будто исключить весь класс, что подписалися все. Отец Борис не подписался только почему-то под этой петицией. А все, все вот Модест говорил, подписалися, и значит хотели их исключить. Ну для чего такое возмущение, возмущение, но все это потом утряслось каким-то образом все. Вот такие были у них тоже переживания. И мы переживали, вот.





Комментариев нет:

Отправить комментарий