В02 - ИЮЛЬ 2012 - ВВ-05
Расшифровка : Т.И. 4 октября 2012 г., 21:06
В02 - ИЮЛЬ 2012 - ВВ-05
(00.01)ОБ: И вот это Марья Николавна эту воду последний бачок Саровской воды очень аккуратно хранила. Оказывается, и сюда приехала, и все она была у нее закрыта. Она ее никому не отдавала. И вот полбачка, долго вот полоса внутри вот белая, полбачка выпито видимо поначалу, а потом уже вот она уже там эта полосочка усыхала, она ее долго не тратила. Ну вот, и это я за иконами я как-то убиралася, пыль вытирала. Бачок вытираю и вот это – стеклянный он такой, бочечька как бы лежачая, пробка сверху. Вот основание там плоское, где-то он у меня в буфете тот бачок остался у меня. И смотрю в воде плавает яйцо, как вот гусиное, вот такое большое, тоже прозрачное, на дне лежит. Я говорю: Марья Николавна, смотрите, в воде яйцо такое прозрачное. И вот оно так колыхается, колыхается. Я говорю, Марья Николавна, что это такое. Вода престоялася в виде яйца вот, форма бачка этого, бочоночка, не бачка, бочоночек. Форма бочоночка, и вот вода там оседала как-то кристаллы эти. И как раз вот в телевизоре говорили на той неделе. Что вот как святая вода имеет какое свойство. Вода запоминает чего-то там вот. Почему она целебная в источниках-то. Ну вот, вот и Сергиевская в Лавре такая ж вода, как Саровская. Так же устоялась у меня в бутылке, на дне был шарик стеклянный такой, с Сергиевой Лавры мы привозили воду. Тоже стояла у меня в бутылке. Ну вот, там бутылка стеклянная, а это вот бочоночек такой. И вот – яйцо. Я взяла, начала трясти, и оно стало расходиться. Я затрясла, и оно вот такими длинными стрелами, все яйцо это водяное разошлось. Ой-ой, вот я говорю, зафотографировать бы было надо. Ну и в общем все соединилось, вот стала общая вода, разошлось это яйцо. И вот она эту воду – пол-литра нальет простой воды сырой и только столовую ложечку туда вливала Саровской вот этой из бочоночка, и пила все это натощак водичку. И вот как раз до... она ее всю допила.
(02.56)ДМ: До конца жизни?
(02.57)ОБ: Да.
(02.58)ДМ: То есть она пила ее сколько ж лет-то получается?
(03.01)ОБ: А?
(03.02)ДМ: Сколько ж лет она пила этот бочоночек?
(03.04)ОБ: Ну вот это с революции, с 16-го года. В последний раз они в Саров это привезли бочоночек.
(03.12)ДМ: 60 лет?
(03.14)ОБ: Да, там литра 2 – 2,5 было.
(03.16)ДМ: 2 литра пить 60 лет?
(03.18)ОБ: Вот она берегла. Вот полоса, на полбочонке полоса белая, там даже не вымоешь, туда не заберешься в эту пробку-то. Там это надо, ну, порошок, или вот это... толченая скорлупа, чтобы вымыть серединку-то, как на половину вода стояла. На половину скоро она выпила, видно, что. А потом она вот это полбочоночка уже она, не знаю, берегла, ни детям, видно, не давала, никому. Муж наверное вот когда скончался...
(03.58)ДМ: А когда скончался муж?
(04.01)ОБ: Муж-то скончался в это, уже в революцию, я даже не знаю, чего-то я сейчас не припомню, там не вернулся из выселки. Из выселки не вернулся. Ну вот, там это, ну как же это...
(04.18)ДМ: Его ссылали?
(04.20)ОБ: На 2 года за искривленную линию воспитания детей. Вот младший сын-то там молол, что надо Смольный подорвать, вот арестовали и все.
(04.32)ДМ: А в каком году его арестовали?
(04.37)ОБ: Ой, не знаю я. я приблизительно там может в двадцатые какие-то годы.
(04.56)ДМ: На 2 года, да?
(04.57)ОБ: А?
(04.58)ДМ: На 2 года отправили в ссылку?
()5.01)ОБ: Да, этих детей выпустили. Одного этого Бориса... Борис там говорит в бане мылись в мужской, он говорит: валите все на меня. Ну он понял, что он болтал языком то, что не следует. Ну они дома вот чего-то говорили, что вот в Смольном там какая-то мразь завелась, ну вот, а он как бы это: кто бы его подорвал, чтобы вывелась бы эта... Ну тогда же делали потом НЭП, НЭП Ленин сделал. Сначала-то они это все отобрали, а потом они НЭП сделали вот. Павел Александрович они там это в том доме на 7-ой линии где-то, где ж они их кормили-то? У них же отобрано было уже это похоронное дело-то. Он как вольнонаемный был нам в этой, но они, в НЭП они все-таки он тоже там очень трудился. Видимо, он уже... не знаю, как там это все складывалось. Да, тогда уже, можно сказать, это с четвертого года Дима там, где-то шестого Маруся года рождения. Но она уже барышней была, лет 15, может, если шестой... Ну вот это НЭП-то до 27-го года что ли, говорили тут не так давно НЭП-то. Я думаю, а когда ж НЭП-то кончился – у меня вопрос. И вдруг слышу по телевизору, разбирали про это.
(06.48)ДМ: Так он во время НЭПа был снова предпринимателем?
(06.51)ОБ: Нет. Вот он открыл чайную, кофейню, вот какую-то. Там вот мать уже вдова, Марьи Николаевны мать с ними жила уже тут, она вот сидела вот как вот, чайники чтоб кипели, кофе там заваривали. А он это делал еще... ой, Раечка...
(07.14)ДМ: А Мария Николаевна чем занималась тогда в кофейне, в чайной?
(07.17)ОБ: Они с Павлом Александровичем вот пекли пирожные. Он украшал. Она говорит, трубочку там, крем взбивали, и это украшали там пирожные виньеточками, цветочками. Вот все вручную, говорит, выжимал. Вот, вот она говорила, что чайную. А как тоже... это было в голодное время вот. Дети старшие уже им по 13 лет, 14 вот это было, старший мальчик и девочка. Она уже с 13-ти лет пошла тоже работать кассиршей уже.
(07.56)ДМ: Кто?
(07.57)ОБ: Старшая дочка ее. Вот, она говорит... Ну всех детей она уже всем не берегла, а уже все работали, кто как мог. Вот, главное голод-то был, засуха-то на Волге люди людей ели, это 22-ой год засуха, а они такой урожай привезли с это... имения там. вот это Троицкая одна она была тут их много детей было 3 сына и чуть ли не 5 дочерей Троицких вот вышневолоцких. Она была замужем за профессором Райским, детей у них не было, было имение. А этот профессор Райский раньше ведь вот на дому был гинеколог, врач-акушер гинеколог, роды на дому принимал, приглашался. А этот профессор Райский там детей лечил там все этих вот, и даже и взрослых, не знаю, там знакомство-то по медицинской линии. Вот, и... а в 22-ом году уже у них все были детишки, там тете Ксении сколько было, если она 15-го года, вот маленькие все были это...
(09.17)ДМ: Так Марья Николаевна работала с мужем тогда во время НЭПа, да?
(09.21)ОБ: Да.
(09.22)ДМ: А после НЭПа как, когда...
(09.23)ОБ: Да, так вот как это НЭП-то получился, что они открыли-то. Вот они в 22-ом году там все вырастили, привезли. Люди голодали в Питере, а они там все поливали, все детишки поливали, свекла, морковь – все выросло...
(09.40)ДМ: Это кто привез?
(09.41)ОБ: Марья Николавна, муж приезжал на выходные, где он там работал.
(09.45)ДМ: А где у них было имение?
(09.47)ОБ: Ну вот не знаю, где у профессора Райского было имение, не знаю.
(09.50)ДМ: Так они работали у профессора Райского?
(09.53)ОБ: Нет, ну вот дадена земля в имении на лето, вот они там сажали...
(09.59)ДМ: То есть они арендовали у профессора землю?
(10.01)ОБ: Арендовали, да, да, да. муж на выходные приезжал, Павел Александрович.
(10.05)ДМ: Далеко от Питера?
(10.06)ОБ: Ну вот я даже не знаю. К сожалению, даже не знаю.
(10.09)ДМ: И они привезли урожай, а потом?
(10.11)ОБ: Привезли, были сытые. А потом это вот опять... ну, постучался какой-то старичок с Псковской области, оказывается, приехал, уже НЭП начался после 22-го-то. Ленин-то вот этот НЭП-то разрешил. Он это привез продукты, молочные, творог там, сбитое масло свое там, сметану, чего там он привез. Ну вот ходил по домам, стучался это, и это... ну они все купили у него и... Так уж Господь прислал. Ходил дедушка, вот продать надо продукты ему не на рынке, а вот по домам. И они взяли адрес, он сказал приезжать можно, на месте покупать вот, псковские вот, я даже не знаю, куда они это псковские ездили. И они, вот, ребятишки, старший сын и вот старшая дочка с братиком, они туда потом наезжали. И вот на основе этих продуктов, которые они оттуда привозили, дети, вот они уже решили кофейню открыть. И вот... яичек привезут оттуда, творогу, сметаны, молока там. Может, молока-то много и не привезешь, а вот именно... там же псковские они еще и со сметаны масло сбивали сливочное, очень хорошее, вот мы даже...
(11.57)ДМ: А где это было в Псковской, не помните район?
(12.01)ОБ: Ничего не знаю.
(12.03)ДМ: Хорошо. И кончился НЭП, и что они делали дальше?
(12.05)ОБ: Ну вот, потом это...
(12.08)ДМ: У них отобрали чайную, да?
(12.11)ОБ: Ну как отобрали? Где они эту чайную помещали, я даже не знаю.
(12.15)ДМ: На Васильевском острове?
(12.17)ОБ: Ну, видимо, там, где похоронное бюро у них было.
(12.22)ДМ: угу. Понятно.
(12.24)ОБ: Но похоронное-то бюро уже отобрано было, а в нем работали 2 этих приказчика. Приказчика-то как-то она называла приказчика. Один был хороший, верующий. Даже когда уже я в Котлах была, Марья Николаевна его встретила, и он это, там всю жизнь проработал. Второй был нехороший, он – второй утаивал у хозяина деньги, а хозяина спаивал. Ну вот, ну в общем, которые нехорошие, плохо кончили, а хорошие остались, Господь всех сохранил и спас. И вот она привезла целый рулон этого... бахромы, хорошей бахромы, такой как бы... вот забыла я белой или желтой бахромы, чего-то я забыла. Мы в Котлах, на приход уже приехал отец Борис, она приехала, и вот потом из Питера привезла... Я китайские шелка тогда продавалися, я накупила китайские шелка, там все бедно-нище было, там то клуб, то церковь, то клуб, то церковь, вот все так это было. И иконостас откуда-то отец Борис привез, и ставил, красил. Вот одно облачение единственное было, и то он это уже тут порвал и все, и запачкал. Марья Николаевна там все это чинила, отстирывала епитрахиль, вот. И мы понашили такие платы в иконостас под иконы, крестики...
(13.58)ДМ: Так Марья Николаевна после НЭПа куда пошла дальше работать? Когда кончился НЭП?
(14.07)ОБ: Марья Николаевна, ой, я сяду, работать, никуда она не работала. домохозяйкой работать.
(14.16)ДМ: То есть кончился НЭП и кончился... кончилась чайная, да?
(14.19)ОБ: Да.
(14.20)ДМ: А чем занимался муж?
(14.26)ОБ: Ну вот в НЭП он даже прогорел один раз, его обманули на прессованном сене. Что-то дешево продавали прессованные тюки сена, она рассказывала. Ну вот, он там проверил, ему хороший тюк показали, а когда уже все прислали, всю массу, оказалось оно там подмоченное, подгнившее все. никто у него и не купил это сено.
(14.53)ДМ: А он торговал сеном разве?
(14.55)ОБ: Ну вот такое... был момент. Не торговал он сеном. Вот в НЭП кто-то предложил ему.
(15.06)ДМ: А просто это такая сделка по ходу дела.
(15.09)ОБ: Сделка, да, единичная.
(15.11)ДМ: Понятно.
(15.11)ОБ: Ну и все пропало.
(15.13)ДМ: Прогорел, да?
(15.13)ОБ: Прогорел.
(15.16)ДМ: А после НЭПа чем занимался?
(15.21)ОБ: После НЭПа вот их видимо арестовали. Чем он занимался? Всех арестовали, потом выпустили ребят, а Борис видно сидел. Бориса сажали в такую, закрывали, что ни сесть, ни лечь, только стоя, босиком, крысы по ногам бегают. В нижнем белье заперли в такой в каменный мешок. Вот, что говори, чего ты там хотел. Он сказал, врал, врал, выдумывал уже там, что хотел подкопать, сделать... Ну что там? Болтанул мальчишка, донес другой, этот бдительный мальчишка, что про Смольный большевики там чего делают. Уже репрессии-то были бесконечные. Ну вот это...
(16.16)ДМ: Его держали в Питере?
(16.17)ОБ: Да. вот и он там начал уже врать, сказал, что валите все на меня, вы ничего не знаете, я буду сам выкручиваться; я болтанул, я знаю, понимаю. Ну вот, он там молол, молол, что хотел туннель выкопать, под Смольный подкопаться, туда войти – в общем это. Ну вот они потом вот говорят: дурак ты, дурак и все. Вот от дури-то вот насколько-то посадили, а мужа вот, отца за искривленную линию воспитания детей. Дома вот что-то папочка сказал, Павел Александрович, ну а этот парнишка тоже, что-то... Потому что они приехали-то, им было сюда-то в тридцатом году-то, тетя Ксения, самая младшая, 15 лет ей было в 30-ом году, сюда она вот в Волочек приехала, - уже все: дом отобрали и выслали в 24 часа, нет, в 48 часов, чтобы и не было уж в Питере в 30-ом году. Дедушку обобрали, неделю вывозили 67 с Урицкой, все добро, одни стены оставили, и иконы без риз, и ризы содрали все. а ей тоже уже все в 48... они там срочно все продавали. Она заболела воспаление что-то такое у нее никак легких, она там пряталась там у дочки. Дочка уже замужем была.
(17.55)ДМ: То есть в 30-ом году...
(17.57)ОБ: Ее сюда выгнали совсем, дом отобрали четырехэтажный...
(18.02)ДМ: Именно сюда в Волочек?
(18.04)ОБ: Да куда хочешь.
(18.05)ДМ: А почему она приехала в Волочек?
(18.07)ОБ: Потому что вот Райские их выручали в 22-ом, знакомы были, она Райская-то урожденка Троицкая, супруга профессора-то. Детей не было у них.
(18.16)ДМ: А-а. Понял. То есть она приехала к подруге...
(18.23)ОБ: А?
(18.23)ДМ: Она приехала к подруге, которая ее выручала.
(18.25)ОБ: Ну не подруга, но уважаемая
ДМ: Знакомая
(18.30)ОБ: Профессора супруга вот. Тогда им предоставили дачу, они вырастили урожай, поливали там все, говорит, и тетя Ксения маленькая с леечкой, и мальчики-двояшки с ведерочками все поливали, поливали. Как раз откос был, река внизу, очень место-то хорошее: юг и это все солнце пекло, только поливай.
(18.55)ДМ: А дедушку вашего с Урицкого 67, когда, в каком году?
(19.00)ОБ: В тридцатом. Моденьке два... две недели было. ну, я ж говорю, мама вот осталась без грудного молока, он только мамино две недельки попил грудное молочко. У нее от нервного стресса пропало молоко грудное.
(19.180ДМ: То есть пришли и забрали все имущество, увезли...
(19.22)ОБ: Ну вот дедушкины все эти окна, которые сейчас вот женщина из окна смотрела, говорила все это вот это, это же дедушка занимал весь низ. Ну общая кухня была и кладовка. А папа, как вот комсомолка жена была, дедушки мезонин вот папе. Так вот там не тронули. Вот почему эта Казанская в ризе икона, и такая другая Скоропослушница у Модеста в ризе, это потому что у папы с мамой были на вышке. Они туда не пошли, что дедушка как бы врозь с бабушкой, с сыном. Сын как у них – квартирант. Вот даже где-то был такой блокнотик, что платил за квартиру; за мезонин папа платил. С него брали, ну советская власть же была. Ну вот, что они отдельно. Он уже жил в этом же доме...
(20.22)ДМ: Это дедушка, потому что мама была комсомолкой, так относился?
(20.26)ОБ: Да. да, вот они не хотели, папа все равно повенчался в Белом омуте. Никого не было, они пошли, повенчались, и в ЗАГСе зарегистрировались. И в том доме я родилась, в папиной комнате там, в какой-то, я не знаю.
(20.44)ДМ: А в соборе знали, что она комсомолка? Она же была в двадцатке собора, в говорили.
(20.51)ОБ: Ой, ну когда в молодости комсомолке, когда в двадцатке уже – комсомол до какого-то возраста, проходил потом. Замуж вышла уже... уже из комсомола она... что там комсомол? Она же не поехала на артистку учиться в Москву. Она талантлива, ее посылали. Она верующая же в душе-то была. Папа поэтому ее и женился. Не на комсомолке женился, а на порядочной, верующей, религиозной девушке, которая из-за вынужденных обстоятельств, что работы не давали. Она плакала, плакала, или в петлю, или в комсомол вступать. Работа – как побежала, вступила в комсомол, ей сразу библиотекарем в театре. Вот она в театре папу встретила второй раз. Папа их вывозил. В театре вот такая агитбригада, он вывозил куда-то там их тоже на выступление девочки Оленевского у папы записано в блокноте: девочки Оленевского. Вот, это вот Оленевский приют, вот вчера в дождь ходили, отца батюшки отца Никона дом смотрели, вот мимо Оленевского приюта проходили. Вот там это Бартовский дом и Оленевский приют. Там живут люди, так же как вот в нашем доме 67 живут посторонние люди.
(22.19)ДМ: То есть папа ее вывозил, когда она была в Оленевском приюте?
(22.22)ОБ: Да, шестнадцатилетней еще девочкой. Она пела очень хорошо, солистка. И декламировала. Она... хор там, хор там был у них хороший очень приютский. Там тогда хормейстер хороший при приюте. Ну еще дореволюционные все люди-то там работали воспитатели. Мама говорит, что иконочки на кроватках у девочек висели. Потом приходят иконочек нет. Куда? – Запретила комиссия. Спрятали в корзиночки свои, чемоданчики иконочки, образочки. А потом, значит, пришли, у них прошерстили на другой год ихние сумочки, чемоданчики, и оттуда иконы изъяли вообще. Вот. Вот, что делалось-то. Насильно уже. Ну вот, а потом, когда она вышла из приюта 18-и лет, я говорю, она жила у брата. У брата жена, ребенок. Она покрестила ребенка, крестная, нянькала, и работала там в детских яслях, в детском саду няней. Нашла работу. А потом она полоскала на проруби это белье, вот, пеленки. Свою одежду на проруби полоскала. Тогда люди трудились не как сейчас. А тогда и стирали ни порошка, ни мыла, а полоскали на прорубях и вымораживали белье. Вот она застудила, у нее был нарыв, ну как – питанье-то плохое – нарыв под мышкой был, лимфатическая железа нагноилась. Ну вот, и вот пока она с этим нарывом страдала, сколько – две недели, там ее место уже заняли уже. Поправилась – уже там потеряла она работу с этим заболеванием. Там уже в детских яслях другая няня на ее месте. И она осталась без работы. А эта стала попрекать, жена братнина, что когда ты пойдешь на работу, и чего ты не работаешь, и кормить тебя... как уж там говорили, кто их знает. Ну вот, мама уже человек такой, она трудолюбивая была. Она в детстве, когда там в детдоме была, они там сами девочки шили парусиновые матерчатые туфельки и плели из суровых ниток косички, такие вязали, сшивали на подметки, делали такие. Вот, и каблучки деревянные выстрагивали, прибивали это... Вот даже мама в детском доме, что и вязала, вот тут у нее такие навязаны были эти салфетки все своей работы, вот навязаны были у нее. Ее работа. Ее работу мы всю в войну продали. Салфетки и на этажерках были и накомодник шикарный был большой огурцами. Она очень рукодельная была. Тетя Валя говорит, что мама самородок была. она уже это в приют попала, у нее была профессия этой... До 13-и лет она успела до революции выучиться, живя с родителями, с 11-и лет, вот начальную школу она кончила... Книжка у меня Лермонтов – подарок ей. Старинная книжечка, написано: за хорошую успеваемость, в школе подарена маме, тут начальные классы. Потом она захотела на модистку выучиться. Ну вот шляпы шить, гаржетки там – все. и была модистка тетя Шура Шарова Александра, не знаю, забыла отчество, вот она моя крестная была потом, когда я родилась, она ее 2 года учила, вот с иголкой все это. Вот и она уже в 13 лет, 2 года отучилась модисткой могла работать. Но тут уже вот революция, и они попали в приют. Младшая, тетя Валя куда-то загород, бывшее отобранное имение какое-то господское, там набраны были и бедные и богатые девочки. Тетя Валя говорила, что когда на Московской там гулили с бонной 2 девочки шикарные богатые, а тетя Валя бедненькая бегала, хотела познакомиться, а эта бонна: нет, нет, девочка, отойди в сторонку, не надо, не надо, не надо. А потом когда после революции тетя Валя была в этом загородной отобранном имении, там уже детдом сделали этот, то и эти девочки, бедненькие, родителей, видно, арестовали что ли, кто были родители, не знаю; и эти 2 девочки попалися туда.
(27.35)ДМ: А в приют она попала...
(27.35)ОБ: Бонна отодвигала тетю Валю... А?
(27.39)ДМ: А в приют она попала, потому что арестовали родителей? Маму?
(27.42)ОБ: Да нет. ну мать умерла, а отец поехал за хлебом... куда, город хлебный-то...
(27.49)ДМ: Ташкент?
(27.50)ОБ: Да, да, да, да. Он там это писал письмо, что купил хлеба, что там тиф свирепствовал и это - письмо где-то есть его, - что я выезжаю. И все. И маме приснился сон, что какой-то крик и вот... ну он не приехал. Ну с поезда сбрасывали, грабили. Вот, а там тифом заболела хозяйка. Он пишет, что хозяйка тифом заболела, я жду, когда она поправится, вот. Я ее навещал там, она просит не уезжать, пока не поправится. Ну вот, вроде как поправилась, не знаю. Но потом он писал, что я выезжаю. А выехать, успел он или там его на месте убили или ограбили, или...
(28.42)ДМ: А здесь он чем занимался?
(28.43)ОБ: А?
(28.44)ДМ: А здесь он чем занимался?
(28.46)ОБ: А они вот выходцы из сельской местности. Вот предки этой, маминой матери, бабушки этой Евдокии Кузьминичны, предки были раньше-то крепостными. Были Путятины какие-то, князья Путятины вот где-то здесь. Я даже не знаю, где это, вот мне хочется узнать под Волочком, где это имение Путятиных было. Вот, но она сама из деревни Бабье. Вот Бабье, а он Акшонтово. Вот Акшонтово здесь на Выдропужск ехать, там много родни маминой по отцу из Акшонтово. Ну вот, а потом это приезжали на Урицкого 67, возов наставят, это колхозники уже были, с ватрушками, с кокорками. Вот, а как это война началась, я ее встретила ее что вот, такая история, мы без родителей остались - и все: ни кокорочки, ни полкокорочки, не невестили больше и ничего.
(29.56)ОБ: А почему они вас не взяли?
(29.58)ОБ: А?
(29.59)ДМ: А почему они вас не взяли тогда, когда вы сиротами остались?
(30.01)ОБ: Так они не знали, чего там, я же не знаю, где там это мамины двоюродные сестры и это, и племянницы. Я знала вот эту Пелагея, а эта Нюра была дочка. Я потом в роддоме работала, эта Нюра рожать пришла как раз. Ой, Господи. И Михаил, оказывается, брат у них был. Это я вот в войну... Продавал картошку, я их встретила вот это Михаил брат наш, да, он даже не знает(знаю). Ну ладно, 40 лет ему было, картошку продавал, хоть бы картофину дали бы, там килограмм отсыпал - ничего.
(30.42)ДМ: А почему не стали их искать? То есть родных, почему не стали искать?
(30.48)ОБ: Ну а чего искать-то? Куда мы? Мы не знаем, где они в Акшонтове там. А они-то приезжали сюда... Тут же родной рядом, вот на Садовой улице рядом мамин брат дядя Саша приходил, только газеты просил, брал на махорку. Мы газеты-то с чердака тоже все продали. Люди стали газеты продавать старые. Ну вот, у всех, у каждого во дворе у куряги вот у крыльца землица была, грядка это, махорку выращивали, табак этот сами. Везде потом пуки сушили, сами рубили это сечечкой там это все. Вот газеты продавали. Ну и мы газеты...
(31.34)ДМ: Так это брат мамы жил Саша?
(31.36)ОБ: Да, тут рядом совсем. Ну вот он сидел, когда маму арестовывали, тоже под вешалкой с Лидой. Вот которая умерла вместе, на другой день. Модест умер, а Лида здесь умерла. Я и хоронила Лиду-то. Я не поехала, нога болит, Модеста хоронить...
(31.52)ДМ: А почему они вас не взяли?
(31.56)ОБ: Их четверо было детей. Тоже сами, он пьяница был хороший.
(32.02)ДМ: То есть просто некуда брать было?
(32.04)ОБ: Некуда брать. Все хорошо, каждый на своем месте оставался. У его супруги тоже братья были, тоже там поумирали, тоже в приют чуть ли не попали дети. Ему тоже со всех сторон собирать никак. Его старшая дочь Олимпиада в армию завербовалася, вот до Австрии дошла с фронтом. Она это... хлебы пекли они там.
(32.36)ДМ: А он тоже в приюте был, Александр, брат мамы?
(32.39)ОБ: Нет, нет.
(32.41)ДМ: А почему?
(32.43)ОБ: Они вот, вот мама осиротела вот в этом доме. Почему такое, я боялась? Я вот боялася по двору бежать вечером, прямо мурашки, 67 у нас там. вот они жили, и умерла ее мать в 65-ом, вот в этом, который дом сейчас отделанный у черных. Черные купили. Вот эта Лебедева хозяйка, тут они на квартире жили. Мать умерла, и отец пропал из этой квартиры, с комнаты, где там квартира. Сколько, две комнаты там или одна была. И мама в приют попала отсюда с Урицкого 65. В приют попала, а это, а он был на фронт взятый. Он еще как получилось? Вот первая мировая война, он был взятый, на 7 лет старше мамы, значит она 13 лет, а ему 20 уже. Да, в 13 лет мама осиротела. Ему 20 было, это он уже потом... Он еще сбежал. Была история, мама говорила. Он сбежал, они там оружия не было, вши заели в окопах. Как вот он, как он смог? Тиф был сыпной, от вшей тиф-то сыпной.
(34.19)ДМ: Какой фронт у него был?
(34.20)ОБ: Ну откуда я знаю? Не знаю. Он умер уже дядя Саша. Он долго жил, он умер уже... Он женатый был на третьей жене. А тетя Вера-то бедная, она тоже умерла в 43-ем. Маму забрали в 41-ом, а четыре дочки у нее, они работали. И дядя Саша он всегда в торговле работал дядя Саша. На вышневолоцкой у него там какая-то была, в лавке он там продавцом и в войну и после войны где-то так более или менее немножечко хлебца... вот. а это... она в 43-ем простудилася. Послали вот этот канал, что сейчас это тут после войны копали, в войну его, и вот она там... У нас с фельдшерской тоже один день работали на этом канале. Она вот, Галя говорит, что она оттуда простудилась. Я думала, она на работе, она, там где-то спичечная фабрика была, работала, а на канале она, Галя говорит, простудилась. Воспаление легких и умерла в 43-ем. Девчонки-то все остались четыре.
(35.36)ДМ: А зачем копали канал в 43-ем году?
(35.41)ОБ: Тут я не знаю, Галя говорит. Мама-то окопы копала, а канал начали копать, я даже не знаю когда. Я думала, она на работе простыла, на сквозняке...
(35.56)ДМ: Мама окопы копала?
(35.58)ОБ: Так вот мама дизентерию на окопах получила. Всех завербовали на окопы копать.
(36.05)ДМ: А где она копала?
(36.08)ОБ: Где тут под Волочком окопы копались в 41-ом? Они пили, жарко, лето было 41-е. Пили сырую воду, дизентерией не она одна заболела. Ну вот, кто как поправился, кто как умер, я не знаю, но вот мама-то лежала дома, по-моему, на шестой или на седьмой день. Я сама выносила ей это горшок ночной. У нее, ну, была кровь в стуле. Она только: не заразись, не заразись. Только мой руки, не трогай. Выливала я вот в уборную в общую. Хлорки не было, ничего. И я это, ну я мыла. Она в больницу-то попала, уже я не помню, папа-то в Красном городке был, а вот, кто вызвал, как уж ее это в больницу-то она попала? Скорая помощь увезла? Я тогда ничего не помню ребенком. Ну вот, и это, она месяц пролежала, вот только вернулась, а у же тут все эвакуировались, вышневолоцкая фабрика в Мальцев на Волгу, там его, Мальцев, переименовали в Красноармейск. Немцев всех в Казахстан оттуда, немцы Поволжья. Немцы Поволжья было, его полностью немцев Поволжья в Казахстан. Вот а они приехали с разных мест эвакуированные вот в Мальцев попала наша вышневолоцкая фабрика. Ну вот и это, подруга моя там с фабрикой, вот мы переписывалисьс Алечкой. Мы сидели в школе на одной парте в школе. И вот так подружились, и переписывались. Она там тоже кончила фельдшерскую в Мальце. И наши евреи все. а те незаконно сбежали с вышневолоцкой фабрикой, сухари насушили...
(38.17)ДМ: Ну давайте чайку тогда.
---
(38.27)ДМ: Так это папа говорил, что Наумова донесла, да?
(38.30)ОБ: Да, когда папа вернулся, тут все говорили. И Марья Николаевна придет из церкви, говорит: Говорят, что живы ваши, говорит. Посадили маму, вот, вот...
(38.43)ДМ: А Наумова, значит, это кто такая?
(38.45)ОБ: Ну вот, она офицерша. Вот на террасе тоже, они в Финляндии были, а война началась, офицер там ее муж, а она эвакуировалась из Финляндии там уже.
(39.02)ДМ: И она жила у вас на квартире, да?
(39.05)ОБ: С мамой-старухой. Питерская старуха, Марьи Николаевны знакомая, приехали в Волочек. Вот тоже к этим к Троицким. Вот, а там уже негде устраиваться. Ну вот, на террасу сюда на лето. Вот, а за террасу платила пайком офицерским она как-то с мамой, не знаю, чего уж там получала мама. Мама окопы копала, ой, Господи. И ничего у нас запасов не было, ни круп, ни сухарей – ничего. Как мы там прожили, просуществовали, не знаю, чем питалися. Она в больнице.
(40.00)ДМ: Так эта Наумова жила у вас, она слышала богослужение?
(40.04)ОБ: Да нет же, еврей ей дал материал. Чего она услышала? Папа в армии, мама на окопах. Какое богослужение? Уже давным-давно его не было, богослужения-то.
(40.14)ДМ: А-а.
(40.16)ОБ: Было когда-то, до этого.
(40.18)ДМ: Понятно.
(40.19)ОБ: Когда собор закрывали, молилися. Собор не открыли. Еще до войны. В войну уже ничего не было. В войну уже пошла война.
(40.34)ДМ: А в войну не собирались там...
(40.36)ОБ: А?
(40.36)ДМ: В войну вообще не собирались вместе молиться?
(40.41)ОБ: Ничего уже не было. В войну, в войну это, как вам сказать. Забирали в армию, тут сразу же побежали. Я шла с урока музыки в 12 часов дня, вот воскресенье было, помню. Я к Жерве на урок музыки ходила. Иду, с урока музыки вышла сюда на проспект – бегут. Я думаю, что такое некультурное, чего там такое: орут, кричат, бегут. А это женщины бегут плачут, мужчины идут, плачут женщины за ними, бегут ребятишки плачут. Ой, а я это иду так думаю, чего это такое.? Неприлично ведут себя на улице. Воспитанная девочка шла, такие мысли. А это вот уже в военкомат бежали.
(41.40)ДМ: А вы шли с урока музыки Жерве, да?
(41.43)ОБ: А?
(41.44)ДМ: Вы шли от Жерве с урока музыки?
(41.45)ОБ: Да.
(41.46)ДМ: А кто такие Жерве?
(41.47)ОБ: Николай Петрович. Тоже высланный, питерский. Всех Марья Николаевна знала. Вот.
(41.53)ДМ: Николай Петрович Жерве, да?
(41.54)ОБ: Николай Петрович Жерве, у них знаменитая фамилия, у них предки были военные Жерве, где-то упоминаются в этих, когда война-то была.
(42.06)ДМ: А кто он был? Музыкант? Николай Петрович.
(42.08)ОБ: Ну вот он, видимо, музыкант. Высланный, со старушкой тоже уголок снимал. Там кухонька и комнатка.
(42.16)ДМ: А где они жили?
(42.17)ОБ: Тоже там на острове. Дома вот хорошие.
(42.22)ДМ: Недалеко от отца Никона Воробьева, да вот? там же?
(42.27)ОБ: Ой, по другой улице. Вот он – сюда, а это вот прямо улица. Это вот он заворачивает, отец Никон, сюда. А это прямо где-то. Или на больнице улица, я уж не помню даже.
(42.44)ДМ: И вы брали уроки музыки у него?
(42.46)ОБ: Да, да.
(42.47)ДМ: А на чем он вас учил играть?
(42.48)ОБ: Вот пианино, которое отобрали. Пианино мне купили, когда мне было 6 лет. А толку-то с меня никакого. Это уже был 5-ый преподаватель мне.
(43.05)ДМ: Не получалось, да?
(43.09)ОБ: Первая старушка Вера Сергеевна маленькая Шляпокляк. Шляпокляк это тощая, а эта Шляпокляк темненькая вся придет, вот такая же шляпка старинная ходила на дом первая. Вот она сидит это.. нотки, нотки какие-то старинные папины. Что там в нотках (поет): Там в дали за рекой раздается шум порой: Ку-ку, ку-ку, ку-ку. Это пташка кричит у зеленых ракит: ку-ку, ку-ку, ку-ку. Потеряла детей, грустно бедненькой ей: ку-ку, ку-ку, ку-ку. Потом посмотрю, она сидит спит, моя ку-ку. Ну так хочется учиться после этого? Сразу отбит интерес к учебе вот с этой кукушкой. Ну вот, значит, потом меня уже к этой... тете Варе Корноуховой, папина гувернантка учила меня. Ходила, высокая стройная аккуратная, степенная педантичная. Ну вот, эта учила другая...
(45.07)ОБ: Эта учила, я помню, учила... Ну конечно, там гаммы, гаммы, ганоны, это вот это те-те-те развивать, как руку держать, как это вот. А смотрю, сейчас пианисты вот играют, вот (показывает), вот. А меня учили, чтобы молоточки были пальчики. Ну вот и эта, эта тетя Варя учила (поет): Пахнет сеном над лугами, песни душу веселят. Бабы с граблями рядами ходят сено шевелят. Там сухое убирают мужички его вдвоем, на воз вилами кидают, воз растет, растет как дом. В ожиданьи конь убогий точно вкопанный стоит. Уши врозь, дугою ноги и как будто стоя спит. Только Жучка удалая в рыхлом сене как волна, то взлетает, то ныряет, скачет, скачет впопыхах.
(46.08)ДМ: А чему учил Жерве?
(46.12)ОБ: А Жерве учил "Веселый крестьянин".
(46.16)ДМ: Это как?
(46.17)ОБ: Тоже хорошая там музыка была. Вон это ноты у меня это – все-то ноты-то наши.
(46.24)ДМ: Вам нравилось у него учиться?
(46.26)ОБ: Он хороший, но я лентяйка была. Я сама там дома сяду, открою ноты, вот у нас зажулили, вальсы очень хорошие были. Мне так нравился два вальса: "В минуту грусти" вальс и потом, ой, второй-то... Вот это "На сопках Манчжурии" там был вальс тоже, я разбирала. А этот "В минуту грусти", а второй-то? Ой, Господи... все забыла, второй-то... Я там одна сидела, вот это разбирала. А это вот эти... у меня очень медлительная реакция, медленная. Я так завидую, у кого такая реакция хорошая вот.
(47.07)ДМ: А отец Модест играл?
(47.09)ОБ: Отец Модест – нет. ему папа вот скрипку купил, он ходил учиться на скрипке играть.
(47.16)ДМ: К кому ходил?
(47.18)ОБ: Да вот в театре был виолончелист, этот Владимир Ильич Клоков. Вот он жил на квартире, и он женился на этой хозяйке, она там это... ой, друзья такие хорошие были.
(47.35)ДМ: И он учил отца Модеста скрипке?
(47.37)ОБ: Да только начал он учить, он же маленький еще. Только начал – война. И он в армию его забрали, он пропал без вести. Жалко такой... у нас даже где-то фотография его есть. Такой хороший дядька был. Очень такой хороший.
(47.52)ДМ: Надо бы найти ее.
(47.54)ОБ: Ну вот, а другой в театре вот художник папа Коняев хотел Модеста отдать в эту... чтоб он это... учился.
(48.05)ДМ: Так мы забыли рассказать. Вот эти евреи жили у вас в доме, и жила одновременно с ними вот эта, как ее звали – забыл. Кто донес-то?
(48.17)ОБ: Ну она не с ними, не с евреями, она только вот лето отжила, несколько месяцев. Она... война началась, эвакуировались. В Волочек попали, как уж они сюда приехали, почему, не знаю.
(48.30)ДМ: А к моменту ареста она была дома, или она уехала уже?
(48.33)ОБ: Вот они удрали все.
(48.35)ДМ: И евреи уехали, и она уехала?
(48.37)ОБ: И она уехала.
(48.38)ДМ: Эвакуировалась?
(48.39)ОБ: Эвакуировалась.
(48.41)ДМ: А евреи снимали квартиру, да?
(48.43)ОБ: И мама... мама пришла, даже ее не было Наумовой. А евреи еще были. Тетка Люба пришла: вот Марья Николаевна куры, вот утки, вот капуста, вот дрова. А мама лисицу вот из сундука достала, хотела там продавать. Куда уж лисицу? Продавала, сама лежала. Она сняла с крюка, Любовь Григорьевна, говорит, у меня денег нет, возьмите. А потом кто-то украл или соседи, или ее вот этот нквдешник Яшка, который приходил. Они-то убежали, у нее растрата, у тети (неразб) в магазине детской игрушки, она торговала. Пришли, вот меня позвали, девчонку, как понятую там. Сделали опись: часы стенные с боем старинные записали...
(49.35)ДМ: Это у евреев?
(49.36)ОБ: У евреев. Никелированную кровать. Вот этот еврей-то нквдешник Яшка приходил, отпирал квартиру и описывали эту кровать и часы. Как бы сумма какая-то 700 рублей что ли или 800. Вот я даже помню, какую-то сумму он говорил.
(49.57)ОБ: Так они удрали потом, после уже растраты этой?
(50.02)ОБ: Получилась растрата, она удрала или уволилась, она с вышневолоцкой фабрикой сумели евреи удрать. Как вот они? Сухари насушили. Напротив был директор хлебокомбината.
(50.16)ДМ: И с ними же, с ними же уехала доносчица?
(50.19)ОБ: Нет. Доносчица раньше уехала, я говорю.
(50.23)ДМ: А куда она делась?
(50.24)ОБ: Мама, мама по-моему еще из больницы не пришла. Две ночи переночевала, маму взяли. А тетка Люба-то маму сразу попрощалась, уехали. А она... я не видела ее, она раньше уехала.
(50.43)ДМ: А как же она донесла-то? Когда еще не уехала, донесла?
(50.46)ОБ: Ну так... выпустили. А вы знаете, куда она попала? Вот кто-то сказал, что она на этот, на Сталинград уехала. Она не туда уехала в Мальцы, а на Сталинград. Вот, ее... она погибла наверное. с детьми со своими.
(51.10)ДМ: Получается, что она донесла до того, как уехала еще? А потом уже взяли?
(51.15)ОБ: Да, она донесла, потому что когда папе говорили, вот евреи донесли. А папа говорит, нет, нет. Там написано: Наумова. О, Наумова, они ходили, дружили. Бабка ребенка, девочку годовалую на руки и к евреям пойдет, и к евреям. Вот, дружили.
(51.35)ДМ: То есть написано в протоколе допроса?
(51.38)ОБ: Да, сказали, кто, папе сказали, кто.
(51.41)ДМ: То есть когда его допрашивали, ему показали этот документ...
(51.44)ОБ: Не знаю, чего там показали, чего сказали, он сказал, сказали там, что донесено, все доложено Наумовой. А Наумова откуда знает? Только от евреев. Вот папа наивный тоже: нет, Наумова. Так Наумова-то откуда знала? Ясно, от евреев. Евреи жили, а Наумова когда приехала жила летом, папа уж в армии был, и мама на окопах. Уже никакой молитвы-то не было, молитва была в прошлом.
(52.14)ДМ: А собирала на молитву монахиня...
(52.17)ОБ: Никто не собирал? Батюшка Платонов сам скажет, вот праздник там желательно приду помолиться. И вон вот кого-то пригласит даже, мы и не знали, мама волновалась: нехорошо. Папа-то работал еще до войны-то...
(52.36)ДМ: Он служил литургию у вас?
(52.37)ОБ: Это до войны-то папа-то на работу уйдет там, помолиться... утром идут, идут, идут, идут, а вот евреи спереди, они же видят. У них окно одно сюда, даже можно было заснимать, кто прошел.
(52.52)ДМ: То есть они служили литургию у вас, да?
(52.54)ОБ: Да, литургию служил. Там на вышке, а что по стене вниз, это... Там вот матушка Рипсимия приходила, вот ее не забрали, она пела. и Дашенька приходила пела, ее не забрали, монашку. Еще пели, стояли сзади у кровати, вот у кровати стояли пели, а мы тут молилися. Батюшка там это...
(53.19)ДМ: Вас причащали там?
(53.22)ОБ: Даже причащали. Вот я думаю, я ж не понимала, значит, у него был это... антиминс.
(53.29)ДМ: Антиминс скорее всего был. А престолом что служило?
(53.33)ОБ: Престолом вот тот стол...
(53.38)ДМ: Какой?
(53.39)ОБ: Столик такой на тоненьких на четырех ножках.
(53.42)ДМ: У вас он остался?
(53.43)ОБ: Да.
(53.45)ДМ: Можно будет его снять?
(53.47)ОБ: Да не нужно, он простой, там завален у нас.
(53.51)ДМ: Ну давайте, хотя бы на фотографии снимем.
(53.53)ОБ: Да нет. Ну простой столик. Он стоял... он и не в этой комнате стоял. Там в углу письменный стол стоял папин. Вот на столе там иконочки стояли. Это как жертвенник был. А тут стоял стол вот. Ну у нас тут (неразб) никаких не было. Пианино-то вот зато, пианино-то вниз и спустили. Пианино-то наверху было, но не знаю, когда его вниз спустили-то. Вниз спустили пианино.
(54.24)ДМ: Каждое воскресение служили?
(54.26)ОБ: Да нет, нет. Ну раза три наверное всего было. Он говорит: это мой кафедральный собор, а он у матушки Рипсимии служил. Вот там вот не тронули ничего, ни ее, ничего.
(54.39)ДМ: А где жила матушка Рипсимия?
(54.40)ОБ: А она вот, где сейчас угловая эта гостиница "Березка", вот эта угловая на Садовой улице, ну вот. там вот дальше дом был деревянный. Она просто сторожила этот дом. наследники где-то в Москве.
(54.56)ДМ: А какой адрес этого дома?
(54.57)ОБ: Ну я не знаю, там теперь каменные, все снесено, все деревянные дома снесены.
(55.03)ДМ: А то есть его сейчас нету дома этого, да?
(55.05)ОБ: Нету, нету.
(55.06)ДМ: Ага, понятно. И он обычно у нее служил?
(55.08)ОБ: У гостиницы "Березка". Да, он у нее и еще у какой-то монашки, у другой тоже, я даже не знаю.
(55.15)ДМ: А к вам приходил периодически три раза всего, да?
(55.18)ОБ: Да. всего три раза.
(55.20)ДМ: Много было народу?
(55.23)ОБ: Ну вот, Троицкая была, вот ее арестовали.
(55.27)ДМ: Троицкая кто? Как ее?
(55.28)ОБ: Вот Дьяконовского сестра двоюродная, она у нее жила в комнатке. И Леночку приводила даже племянницу.
(55.35)ДМ: Как звали Троицкую?
(55.37)ОБ: Ну вот она вместе фигурирует, 6 человек арестованы-то. Арестованы-то: мама, Троицкая и Платонов. Вот арестованы-то в основном: Платонов, мама и Троицкая. А уже папу в придачу забрали из военком... из Красного городка уже военного, как мужа забрали. А матушка Платонова сестра родная тут тоже была, тоже в придачу ее забрали. Она у нас... и... хотя нет, Троицкая не в придачу, ну двух в придачу. Еще же Романов – староста. Платонов, Романов-староста. Староста-то в церковь к нам и не ходил, а его ж забрали старосту. Он же к нам молиться не приходил, староста церковный.
(56.34)ДМ: А кто еще приходил? А еще-то кто был?
(56.38)ОБ: Троицкая приходила, вот эта Рипсимия матушка. Она басом пела, полная крупная. Ну вот...
ДМ: Матушка Марина была? Мария Николаевна.
(56.52)ОБ: Я даже не помню. Говорила мама, приглашала или нет тетя Валя...
(56.56)ДМ: А Олимпиада матушка была?
(56.59)ОБ: Не, не, не. Мы незнакомы были с матушкой Олимпиадой в то время. Это уже в войну Марья Николавна знакома, а как-то... Она жила, вот я говорю, она жила у этой на вышке.
(57.12)ДМ: А отец Модест причащался там?
(57.14)ОБ: Мы причащались. Маленькие там, я и
(57.18)ДМ: Отцу Модесту сколько тогда лет-то было?
(57.19)ОБ: Ну так вот, арестовали маму, 13, ему 11. Ему, значит, было 10. 9 – 10, а мне...
(57.28)ДМ: Он там не прислуживал никак?
(57.30)ОБ: Нет, нет. один раз он даже крестный ход устроил, отец Семен Федорович. Мама сделала хоругви на палочке хоругви две, иконочки такие шелковые. Иверская Божия Матерь что ли пришила. Салфеточки вот... И вот мы хоругвеносцы: я и братик шли.
(57.56)ДМ: А где вы шли?
(57.57)ОБ: Ну так вот, вышли из комнаты вот, в верхнюю, в переднюю там, в переднюю, где этот столик из передней ставился как вот это, как престол. Он из передней у нас. Чистый, ничего на нем не делали. Вот, так вот так прошли, там это в прихожую, лестница 17 ступенек снизу на вышку. Это было вот лестница, а это вот там прихожая, тут балкон дверь, тут дверь на чердак, тут печка топится, тут книжки были. Ну вот так походили там, походили...
(58.34)ДМ: Это на Пасху было?
(58.36)ОБ: Не помню. Не помню, какой праздник, не помню.
(58.40)ДМ: А Чашей что служило?
(58.43)ОБ: Я ничего не помню. Я глупый ребенок была.
(58.47)ДМ: Ясно. А одежда какая была, епитрахиль была?
(58.50)ОБ: Ну не помню, не знаю, как он облачался.
(58.55)ДМ: Понятно.
(59.00)ДМ: А кадильница была?
(59.01)ОБ: Да. его все там, его.
(59.02) ДМ: А из чего?
(59.04)ОБ: Ой, я не помню, мы (неразб)...
(59.12)ОБ: Он уже два раза сидел до этого.
(59.15)ДМ: А кто просфоры пек для службы?
(59.19)ОБ: Не знаю. Мы не касались, не знаю, не знаю. Вот у него сестра была, она сестра, я помню, да это, помню, это видимо перед Пасхой Страстная, у нас ваза там стояла, вот это я вот помню. Там тихо было. стояла вот посерединке Плащаничка вот такая маленькая Спасителя, и пришла...
---
(01.00.04)ДМ: А кто пришел-то? К Плащанице, вы говорите.
Расшифровка : Т.И. 4 октября 2012 г., 21:06
В02 - ИЮЛЬ 2012 - ВВ-05
(00.01)ОБ: И вот это Марья Николавна эту воду последний бачок Саровской воды очень аккуратно хранила. Оказывается, и сюда приехала, и все она была у нее закрыта. Она ее никому не отдавала. И вот полбачка, долго вот полоса внутри вот белая, полбачка выпито видимо поначалу, а потом уже вот она уже там эта полосочка усыхала, она ее долго не тратила. Ну вот, и это я за иконами я как-то убиралася, пыль вытирала. Бачок вытираю и вот это – стеклянный он такой, бочечька как бы лежачая, пробка сверху. Вот основание там плоское, где-то он у меня в буфете тот бачок остался у меня. И смотрю в воде плавает яйцо, как вот гусиное, вот такое большое, тоже прозрачное, на дне лежит. Я говорю: Марья Николавна, смотрите, в воде яйцо такое прозрачное. И вот оно так колыхается, колыхается. Я говорю, Марья Николавна, что это такое. Вода престоялася в виде яйца вот, форма бачка этого, бочоночка, не бачка, бочоночек. Форма бочоночка, и вот вода там оседала как-то кристаллы эти. И как раз вот в телевизоре говорили на той неделе. Что вот как святая вода имеет какое свойство. Вода запоминает чего-то там вот. Почему она целебная в источниках-то. Ну вот, вот и Сергиевская в Лавре такая ж вода, как Саровская. Так же устоялась у меня в бутылке, на дне был шарик стеклянный такой, с Сергиевой Лавры мы привозили воду. Тоже стояла у меня в бутылке. Ну вот, там бутылка стеклянная, а это вот бочоночек такой. И вот – яйцо. Я взяла, начала трясти, и оно стало расходиться. Я затрясла, и оно вот такими длинными стрелами, все яйцо это водяное разошлось. Ой-ой, вот я говорю, зафотографировать бы было надо. Ну и в общем все соединилось, вот стала общая вода, разошлось это яйцо. И вот она эту воду – пол-литра нальет простой воды сырой и только столовую ложечку туда вливала Саровской вот этой из бочоночка, и пила все это натощак водичку. И вот как раз до... она ее всю допила.
(02.56)ДМ: До конца жизни?
(02.57)ОБ: Да.
(02.58)ДМ: То есть она пила ее сколько ж лет-то получается?
(03.01)ОБ: А?
(03.02)ДМ: Сколько ж лет она пила этот бочоночек?
(03.04)ОБ: Ну вот это с революции, с 16-го года. В последний раз они в Саров это привезли бочоночек.
(03.12)ДМ: 60 лет?
(03.14)ОБ: Да, там литра 2 – 2,5 было.
(03.16)ДМ: 2 литра пить 60 лет?
(03.18)ОБ: Вот она берегла. Вот полоса, на полбочонке полоса белая, там даже не вымоешь, туда не заберешься в эту пробку-то. Там это надо, ну, порошок, или вот это... толченая скорлупа, чтобы вымыть серединку-то, как на половину вода стояла. На половину скоро она выпила, видно, что. А потом она вот это полбочоночка уже она, не знаю, берегла, ни детям, видно, не давала, никому. Муж наверное вот когда скончался...
(03.58)ДМ: А когда скончался муж?
(04.01)ОБ: Муж-то скончался в это, уже в революцию, я даже не знаю, чего-то я сейчас не припомню, там не вернулся из выселки. Из выселки не вернулся. Ну вот, там это, ну как же это...
(04.18)ДМ: Его ссылали?
(04.20)ОБ: На 2 года за искривленную линию воспитания детей. Вот младший сын-то там молол, что надо Смольный подорвать, вот арестовали и все.
(04.32)ДМ: А в каком году его арестовали?
(04.37)ОБ: Ой, не знаю я. я приблизительно там может в двадцатые какие-то годы.
(04.56)ДМ: На 2 года, да?
(04.57)ОБ: А?
(04.58)ДМ: На 2 года отправили в ссылку?
()5.01)ОБ: Да, этих детей выпустили. Одного этого Бориса... Борис там говорит в бане мылись в мужской, он говорит: валите все на меня. Ну он понял, что он болтал языком то, что не следует. Ну они дома вот чего-то говорили, что вот в Смольном там какая-то мразь завелась, ну вот, а он как бы это: кто бы его подорвал, чтобы вывелась бы эта... Ну тогда же делали потом НЭП, НЭП Ленин сделал. Сначала-то они это все отобрали, а потом они НЭП сделали вот. Павел Александрович они там это в том доме на 7-ой линии где-то, где ж они их кормили-то? У них же отобрано было уже это похоронное дело-то. Он как вольнонаемный был нам в этой, но они, в НЭП они все-таки он тоже там очень трудился. Видимо, он уже... не знаю, как там это все складывалось. Да, тогда уже, можно сказать, это с четвертого года Дима там, где-то шестого Маруся года рождения. Но она уже барышней была, лет 15, может, если шестой... Ну вот это НЭП-то до 27-го года что ли, говорили тут не так давно НЭП-то. Я думаю, а когда ж НЭП-то кончился – у меня вопрос. И вдруг слышу по телевизору, разбирали про это.
(06.48)ДМ: Так он во время НЭПа был снова предпринимателем?
(06.51)ОБ: Нет. Вот он открыл чайную, кофейню, вот какую-то. Там вот мать уже вдова, Марьи Николаевны мать с ними жила уже тут, она вот сидела вот как вот, чайники чтоб кипели, кофе там заваривали. А он это делал еще... ой, Раечка...
(07.14)ДМ: А Мария Николаевна чем занималась тогда в кофейне, в чайной?
(07.17)ОБ: Они с Павлом Александровичем вот пекли пирожные. Он украшал. Она говорит, трубочку там, крем взбивали, и это украшали там пирожные виньеточками, цветочками. Вот все вручную, говорит, выжимал. Вот, вот она говорила, что чайную. А как тоже... это было в голодное время вот. Дети старшие уже им по 13 лет, 14 вот это было, старший мальчик и девочка. Она уже с 13-ти лет пошла тоже работать кассиршей уже.
(07.56)ДМ: Кто?
(07.57)ОБ: Старшая дочка ее. Вот, она говорит... Ну всех детей она уже всем не берегла, а уже все работали, кто как мог. Вот, главное голод-то был, засуха-то на Волге люди людей ели, это 22-ой год засуха, а они такой урожай привезли с это... имения там. вот это Троицкая одна она была тут их много детей было 3 сына и чуть ли не 5 дочерей Троицких вот вышневолоцких. Она была замужем за профессором Райским, детей у них не было, было имение. А этот профессор Райский раньше ведь вот на дому был гинеколог, врач-акушер гинеколог, роды на дому принимал, приглашался. А этот профессор Райский там детей лечил там все этих вот, и даже и взрослых, не знаю, там знакомство-то по медицинской линии. Вот, и... а в 22-ом году уже у них все были детишки, там тете Ксении сколько было, если она 15-го года, вот маленькие все были это...
(09.17)ДМ: Так Марья Николаевна работала с мужем тогда во время НЭПа, да?
(09.21)ОБ: Да.
(09.22)ДМ: А после НЭПа как, когда...
(09.23)ОБ: Да, так вот как это НЭП-то получился, что они открыли-то. Вот они в 22-ом году там все вырастили, привезли. Люди голодали в Питере, а они там все поливали, все детишки поливали, свекла, морковь – все выросло...
(09.40)ДМ: Это кто привез?
(09.41)ОБ: Марья Николавна, муж приезжал на выходные, где он там работал.
(09.45)ДМ: А где у них было имение?
(09.47)ОБ: Ну вот не знаю, где у профессора Райского было имение, не знаю.
(09.50)ДМ: Так они работали у профессора Райского?
(09.53)ОБ: Нет, ну вот дадена земля в имении на лето, вот они там сажали...
(09.59)ДМ: То есть они арендовали у профессора землю?
(10.01)ОБ: Арендовали, да, да, да. муж на выходные приезжал, Павел Александрович.
(10.05)ДМ: Далеко от Питера?
(10.06)ОБ: Ну вот я даже не знаю. К сожалению, даже не знаю.
(10.09)ДМ: И они привезли урожай, а потом?
(10.11)ОБ: Привезли, были сытые. А потом это вот опять... ну, постучался какой-то старичок с Псковской области, оказывается, приехал, уже НЭП начался после 22-го-то. Ленин-то вот этот НЭП-то разрешил. Он это привез продукты, молочные, творог там, сбитое масло свое там, сметану, чего там он привез. Ну вот ходил по домам, стучался это, и это... ну они все купили у него и... Так уж Господь прислал. Ходил дедушка, вот продать надо продукты ему не на рынке, а вот по домам. И они взяли адрес, он сказал приезжать можно, на месте покупать вот, псковские вот, я даже не знаю, куда они это псковские ездили. И они, вот, ребятишки, старший сын и вот старшая дочка с братиком, они туда потом наезжали. И вот на основе этих продуктов, которые они оттуда привозили, дети, вот они уже решили кофейню открыть. И вот... яичек привезут оттуда, творогу, сметаны, молока там. Может, молока-то много и не привезешь, а вот именно... там же псковские они еще и со сметаны масло сбивали сливочное, очень хорошее, вот мы даже...
(11.57)ДМ: А где это было в Псковской, не помните район?
(12.01)ОБ: Ничего не знаю.
(12.03)ДМ: Хорошо. И кончился НЭП, и что они делали дальше?
(12.05)ОБ: Ну вот, потом это...
(12.08)ДМ: У них отобрали чайную, да?
(12.11)ОБ: Ну как отобрали? Где они эту чайную помещали, я даже не знаю.
(12.15)ДМ: На Васильевском острове?
(12.17)ОБ: Ну, видимо, там, где похоронное бюро у них было.
(12.22)ДМ: угу. Понятно.
(12.24)ОБ: Но похоронное-то бюро уже отобрано было, а в нем работали 2 этих приказчика. Приказчика-то как-то она называла приказчика. Один был хороший, верующий. Даже когда уже я в Котлах была, Марья Николаевна его встретила, и он это, там всю жизнь проработал. Второй был нехороший, он – второй утаивал у хозяина деньги, а хозяина спаивал. Ну вот, ну в общем, которые нехорошие, плохо кончили, а хорошие остались, Господь всех сохранил и спас. И вот она привезла целый рулон этого... бахромы, хорошей бахромы, такой как бы... вот забыла я белой или желтой бахромы, чего-то я забыла. Мы в Котлах, на приход уже приехал отец Борис, она приехала, и вот потом из Питера привезла... Я китайские шелка тогда продавалися, я накупила китайские шелка, там все бедно-нище было, там то клуб, то церковь, то клуб, то церковь, вот все так это было. И иконостас откуда-то отец Борис привез, и ставил, красил. Вот одно облачение единственное было, и то он это уже тут порвал и все, и запачкал. Марья Николаевна там все это чинила, отстирывала епитрахиль, вот. И мы понашили такие платы в иконостас под иконы, крестики...
(13.58)ДМ: Так Марья Николаевна после НЭПа куда пошла дальше работать? Когда кончился НЭП?
(14.07)ОБ: Марья Николаевна, ой, я сяду, работать, никуда она не работала. домохозяйкой работать.
(14.16)ДМ: То есть кончился НЭП и кончился... кончилась чайная, да?
(14.19)ОБ: Да.
(14.20)ДМ: А чем занимался муж?
(14.26)ОБ: Ну вот в НЭП он даже прогорел один раз, его обманули на прессованном сене. Что-то дешево продавали прессованные тюки сена, она рассказывала. Ну вот, он там проверил, ему хороший тюк показали, а когда уже все прислали, всю массу, оказалось оно там подмоченное, подгнившее все. никто у него и не купил это сено.
(14.53)ДМ: А он торговал сеном разве?
(14.55)ОБ: Ну вот такое... был момент. Не торговал он сеном. Вот в НЭП кто-то предложил ему.
(15.06)ДМ: А просто это такая сделка по ходу дела.
(15.09)ОБ: Сделка, да, единичная.
(15.11)ДМ: Понятно.
(15.11)ОБ: Ну и все пропало.
(15.13)ДМ: Прогорел, да?
(15.13)ОБ: Прогорел.
(15.16)ДМ: А после НЭПа чем занимался?
(15.21)ОБ: После НЭПа вот их видимо арестовали. Чем он занимался? Всех арестовали, потом выпустили ребят, а Борис видно сидел. Бориса сажали в такую, закрывали, что ни сесть, ни лечь, только стоя, босиком, крысы по ногам бегают. В нижнем белье заперли в такой в каменный мешок. Вот, что говори, чего ты там хотел. Он сказал, врал, врал, выдумывал уже там, что хотел подкопать, сделать... Ну что там? Болтанул мальчишка, донес другой, этот бдительный мальчишка, что про Смольный большевики там чего делают. Уже репрессии-то были бесконечные. Ну вот это...
(16.16)ДМ: Его держали в Питере?
(16.17)ОБ: Да. вот и он там начал уже врать, сказал, что валите все на меня, вы ничего не знаете, я буду сам выкручиваться; я болтанул, я знаю, понимаю. Ну вот, он там молол, молол, что хотел туннель выкопать, под Смольный подкопаться, туда войти – в общем это. Ну вот они потом вот говорят: дурак ты, дурак и все. Вот от дури-то вот насколько-то посадили, а мужа вот, отца за искривленную линию воспитания детей. Дома вот что-то папочка сказал, Павел Александрович, ну а этот парнишка тоже, что-то... Потому что они приехали-то, им было сюда-то в тридцатом году-то, тетя Ксения, самая младшая, 15 лет ей было в 30-ом году, сюда она вот в Волочек приехала, - уже все: дом отобрали и выслали в 24 часа, нет, в 48 часов, чтобы и не было уж в Питере в 30-ом году. Дедушку обобрали, неделю вывозили 67 с Урицкой, все добро, одни стены оставили, и иконы без риз, и ризы содрали все. а ей тоже уже все в 48... они там срочно все продавали. Она заболела воспаление что-то такое у нее никак легких, она там пряталась там у дочки. Дочка уже замужем была.
(17.55)ДМ: То есть в 30-ом году...
(17.57)ОБ: Ее сюда выгнали совсем, дом отобрали четырехэтажный...
(18.02)ДМ: Именно сюда в Волочек?
(18.04)ОБ: Да куда хочешь.
(18.05)ДМ: А почему она приехала в Волочек?
(18.07)ОБ: Потому что вот Райские их выручали в 22-ом, знакомы были, она Райская-то урожденка Троицкая, супруга профессора-то. Детей не было у них.
(18.16)ДМ: А-а. Понял. То есть она приехала к подруге...
(18.23)ОБ: А?
(18.23)ДМ: Она приехала к подруге, которая ее выручала.
(18.25)ОБ: Ну не подруга, но уважаемая
ДМ: Знакомая
(18.30)ОБ: Профессора супруга вот. Тогда им предоставили дачу, они вырастили урожай, поливали там все, говорит, и тетя Ксения маленькая с леечкой, и мальчики-двояшки с ведерочками все поливали, поливали. Как раз откос был, река внизу, очень место-то хорошее: юг и это все солнце пекло, только поливай.
(18.55)ДМ: А дедушку вашего с Урицкого 67, когда, в каком году?
(19.00)ОБ: В тридцатом. Моденьке два... две недели было. ну, я ж говорю, мама вот осталась без грудного молока, он только мамино две недельки попил грудное молочко. У нее от нервного стресса пропало молоко грудное.
(19.180ДМ: То есть пришли и забрали все имущество, увезли...
(19.22)ОБ: Ну вот дедушкины все эти окна, которые сейчас вот женщина из окна смотрела, говорила все это вот это, это же дедушка занимал весь низ. Ну общая кухня была и кладовка. А папа, как вот комсомолка жена была, дедушки мезонин вот папе. Так вот там не тронули. Вот почему эта Казанская в ризе икона, и такая другая Скоропослушница у Модеста в ризе, это потому что у папы с мамой были на вышке. Они туда не пошли, что дедушка как бы врозь с бабушкой, с сыном. Сын как у них – квартирант. Вот даже где-то был такой блокнотик, что платил за квартиру; за мезонин папа платил. С него брали, ну советская власть же была. Ну вот, что они отдельно. Он уже жил в этом же доме...
(20.22)ДМ: Это дедушка, потому что мама была комсомолкой, так относился?
(20.26)ОБ: Да. да, вот они не хотели, папа все равно повенчался в Белом омуте. Никого не было, они пошли, повенчались, и в ЗАГСе зарегистрировались. И в том доме я родилась, в папиной комнате там, в какой-то, я не знаю.
(20.44)ДМ: А в соборе знали, что она комсомолка? Она же была в двадцатке собора, в говорили.
(20.51)ОБ: Ой, ну когда в молодости комсомолке, когда в двадцатке уже – комсомол до какого-то возраста, проходил потом. Замуж вышла уже... уже из комсомола она... что там комсомол? Она же не поехала на артистку учиться в Москву. Она талантлива, ее посылали. Она верующая же в душе-то была. Папа поэтому ее и женился. Не на комсомолке женился, а на порядочной, верующей, религиозной девушке, которая из-за вынужденных обстоятельств, что работы не давали. Она плакала, плакала, или в петлю, или в комсомол вступать. Работа – как побежала, вступила в комсомол, ей сразу библиотекарем в театре. Вот она в театре папу встретила второй раз. Папа их вывозил. В театре вот такая агитбригада, он вывозил куда-то там их тоже на выступление девочки Оленевского у папы записано в блокноте: девочки Оленевского. Вот, это вот Оленевский приют, вот вчера в дождь ходили, отца батюшки отца Никона дом смотрели, вот мимо Оленевского приюта проходили. Вот там это Бартовский дом и Оленевский приют. Там живут люди, так же как вот в нашем доме 67 живут посторонние люди.
(22.19)ДМ: То есть папа ее вывозил, когда она была в Оленевском приюте?
(22.22)ОБ: Да, шестнадцатилетней еще девочкой. Она пела очень хорошо, солистка. И декламировала. Она... хор там, хор там был у них хороший очень приютский. Там тогда хормейстер хороший при приюте. Ну еще дореволюционные все люди-то там работали воспитатели. Мама говорит, что иконочки на кроватках у девочек висели. Потом приходят иконочек нет. Куда? – Запретила комиссия. Спрятали в корзиночки свои, чемоданчики иконочки, образочки. А потом, значит, пришли, у них прошерстили на другой год ихние сумочки, чемоданчики, и оттуда иконы изъяли вообще. Вот. Вот, что делалось-то. Насильно уже. Ну вот, а потом, когда она вышла из приюта 18-и лет, я говорю, она жила у брата. У брата жена, ребенок. Она покрестила ребенка, крестная, нянькала, и работала там в детских яслях, в детском саду няней. Нашла работу. А потом она полоскала на проруби это белье, вот, пеленки. Свою одежду на проруби полоскала. Тогда люди трудились не как сейчас. А тогда и стирали ни порошка, ни мыла, а полоскали на прорубях и вымораживали белье. Вот она застудила, у нее был нарыв, ну как – питанье-то плохое – нарыв под мышкой был, лимфатическая железа нагноилась. Ну вот, и вот пока она с этим нарывом страдала, сколько – две недели, там ее место уже заняли уже. Поправилась – уже там потеряла она работу с этим заболеванием. Там уже в детских яслях другая няня на ее месте. И она осталась без работы. А эта стала попрекать, жена братнина, что когда ты пойдешь на работу, и чего ты не работаешь, и кормить тебя... как уж там говорили, кто их знает. Ну вот, мама уже человек такой, она трудолюбивая была. Она в детстве, когда там в детдоме была, они там сами девочки шили парусиновые матерчатые туфельки и плели из суровых ниток косички, такие вязали, сшивали на подметки, делали такие. Вот, и каблучки деревянные выстрагивали, прибивали это... Вот даже мама в детском доме, что и вязала, вот тут у нее такие навязаны были эти салфетки все своей работы, вот навязаны были у нее. Ее работа. Ее работу мы всю в войну продали. Салфетки и на этажерках были и накомодник шикарный был большой огурцами. Она очень рукодельная была. Тетя Валя говорит, что мама самородок была. она уже это в приют попала, у нее была профессия этой... До 13-и лет она успела до революции выучиться, живя с родителями, с 11-и лет, вот начальную школу она кончила... Книжка у меня Лермонтов – подарок ей. Старинная книжечка, написано: за хорошую успеваемость, в школе подарена маме, тут начальные классы. Потом она захотела на модистку выучиться. Ну вот шляпы шить, гаржетки там – все. и была модистка тетя Шура Шарова Александра, не знаю, забыла отчество, вот она моя крестная была потом, когда я родилась, она ее 2 года учила, вот с иголкой все это. Вот и она уже в 13 лет, 2 года отучилась модисткой могла работать. Но тут уже вот революция, и они попали в приют. Младшая, тетя Валя куда-то загород, бывшее отобранное имение какое-то господское, там набраны были и бедные и богатые девочки. Тетя Валя говорила, что когда на Московской там гулили с бонной 2 девочки шикарные богатые, а тетя Валя бедненькая бегала, хотела познакомиться, а эта бонна: нет, нет, девочка, отойди в сторонку, не надо, не надо, не надо. А потом когда после революции тетя Валя была в этом загородной отобранном имении, там уже детдом сделали этот, то и эти девочки, бедненькие, родителей, видно, арестовали что ли, кто были родители, не знаю; и эти 2 девочки попалися туда.
(27.35)ДМ: А в приют она попала...
(27.35)ОБ: Бонна отодвигала тетю Валю... А?
(27.39)ДМ: А в приют она попала, потому что арестовали родителей? Маму?
(27.42)ОБ: Да нет. ну мать умерла, а отец поехал за хлебом... куда, город хлебный-то...
(27.49)ДМ: Ташкент?
(27.50)ОБ: Да, да, да, да. Он там это писал письмо, что купил хлеба, что там тиф свирепствовал и это - письмо где-то есть его, - что я выезжаю. И все. И маме приснился сон, что какой-то крик и вот... ну он не приехал. Ну с поезда сбрасывали, грабили. Вот, а там тифом заболела хозяйка. Он пишет, что хозяйка тифом заболела, я жду, когда она поправится, вот. Я ее навещал там, она просит не уезжать, пока не поправится. Ну вот, вроде как поправилась, не знаю. Но потом он писал, что я выезжаю. А выехать, успел он или там его на месте убили или ограбили, или...
(28.42)ДМ: А здесь он чем занимался?
(28.43)ОБ: А?
(28.44)ДМ: А здесь он чем занимался?
(28.46)ОБ: А они вот выходцы из сельской местности. Вот предки этой, маминой матери, бабушки этой Евдокии Кузьминичны, предки были раньше-то крепостными. Были Путятины какие-то, князья Путятины вот где-то здесь. Я даже не знаю, где это, вот мне хочется узнать под Волочком, где это имение Путятиных было. Вот, но она сама из деревни Бабье. Вот Бабье, а он Акшонтово. Вот Акшонтово здесь на Выдропужск ехать, там много родни маминой по отцу из Акшонтово. Ну вот, а потом это приезжали на Урицкого 67, возов наставят, это колхозники уже были, с ватрушками, с кокорками. Вот, а как это война началась, я ее встретила ее что вот, такая история, мы без родителей остались - и все: ни кокорочки, ни полкокорочки, не невестили больше и ничего.
(29.56)ОБ: А почему они вас не взяли?
(29.58)ОБ: А?
(29.59)ДМ: А почему они вас не взяли тогда, когда вы сиротами остались?
(30.01)ОБ: Так они не знали, чего там, я же не знаю, где там это мамины двоюродные сестры и это, и племянницы. Я знала вот эту Пелагея, а эта Нюра была дочка. Я потом в роддоме работала, эта Нюра рожать пришла как раз. Ой, Господи. И Михаил, оказывается, брат у них был. Это я вот в войну... Продавал картошку, я их встретила вот это Михаил брат наш, да, он даже не знает(знаю). Ну ладно, 40 лет ему было, картошку продавал, хоть бы картофину дали бы, там килограмм отсыпал - ничего.
(30.42)ДМ: А почему не стали их искать? То есть родных, почему не стали искать?
(30.48)ОБ: Ну а чего искать-то? Куда мы? Мы не знаем, где они в Акшонтове там. А они-то приезжали сюда... Тут же родной рядом, вот на Садовой улице рядом мамин брат дядя Саша приходил, только газеты просил, брал на махорку. Мы газеты-то с чердака тоже все продали. Люди стали газеты продавать старые. Ну вот, у всех, у каждого во дворе у куряги вот у крыльца землица была, грядка это, махорку выращивали, табак этот сами. Везде потом пуки сушили, сами рубили это сечечкой там это все. Вот газеты продавали. Ну и мы газеты...
(31.34)ДМ: Так это брат мамы жил Саша?
(31.36)ОБ: Да, тут рядом совсем. Ну вот он сидел, когда маму арестовывали, тоже под вешалкой с Лидой. Вот которая умерла вместе, на другой день. Модест умер, а Лида здесь умерла. Я и хоронила Лиду-то. Я не поехала, нога болит, Модеста хоронить...
(31.52)ДМ: А почему они вас не взяли?
(31.56)ОБ: Их четверо было детей. Тоже сами, он пьяница был хороший.
(32.02)ДМ: То есть просто некуда брать было?
(32.04)ОБ: Некуда брать. Все хорошо, каждый на своем месте оставался. У его супруги тоже братья были, тоже там поумирали, тоже в приют чуть ли не попали дети. Ему тоже со всех сторон собирать никак. Его старшая дочь Олимпиада в армию завербовалася, вот до Австрии дошла с фронтом. Она это... хлебы пекли они там.
(32.36)ДМ: А он тоже в приюте был, Александр, брат мамы?
(32.39)ОБ: Нет, нет.
(32.41)ДМ: А почему?
(32.43)ОБ: Они вот, вот мама осиротела вот в этом доме. Почему такое, я боялась? Я вот боялася по двору бежать вечером, прямо мурашки, 67 у нас там. вот они жили, и умерла ее мать в 65-ом, вот в этом, который дом сейчас отделанный у черных. Черные купили. Вот эта Лебедева хозяйка, тут они на квартире жили. Мать умерла, и отец пропал из этой квартиры, с комнаты, где там квартира. Сколько, две комнаты там или одна была. И мама в приют попала отсюда с Урицкого 65. В приют попала, а это, а он был на фронт взятый. Он еще как получилось? Вот первая мировая война, он был взятый, на 7 лет старше мамы, значит она 13 лет, а ему 20 уже. Да, в 13 лет мама осиротела. Ему 20 было, это он уже потом... Он еще сбежал. Была история, мама говорила. Он сбежал, они там оружия не было, вши заели в окопах. Как вот он, как он смог? Тиф был сыпной, от вшей тиф-то сыпной.
(34.19)ДМ: Какой фронт у него был?
(34.20)ОБ: Ну откуда я знаю? Не знаю. Он умер уже дядя Саша. Он долго жил, он умер уже... Он женатый был на третьей жене. А тетя Вера-то бедная, она тоже умерла в 43-ем. Маму забрали в 41-ом, а четыре дочки у нее, они работали. И дядя Саша он всегда в торговле работал дядя Саша. На вышневолоцкой у него там какая-то была, в лавке он там продавцом и в войну и после войны где-то так более или менее немножечко хлебца... вот. а это... она в 43-ем простудилася. Послали вот этот канал, что сейчас это тут после войны копали, в войну его, и вот она там... У нас с фельдшерской тоже один день работали на этом канале. Она вот, Галя говорит, что она оттуда простудилась. Я думала, она на работе, она, там где-то спичечная фабрика была, работала, а на канале она, Галя говорит, простудилась. Воспаление легких и умерла в 43-ем. Девчонки-то все остались четыре.
(35.36)ДМ: А зачем копали канал в 43-ем году?
(35.41)ОБ: Тут я не знаю, Галя говорит. Мама-то окопы копала, а канал начали копать, я даже не знаю когда. Я думала, она на работе простыла, на сквозняке...
(35.56)ДМ: Мама окопы копала?
(35.58)ОБ: Так вот мама дизентерию на окопах получила. Всех завербовали на окопы копать.
(36.05)ДМ: А где она копала?
(36.08)ОБ: Где тут под Волочком окопы копались в 41-ом? Они пили, жарко, лето было 41-е. Пили сырую воду, дизентерией не она одна заболела. Ну вот, кто как поправился, кто как умер, я не знаю, но вот мама-то лежала дома, по-моему, на шестой или на седьмой день. Я сама выносила ей это горшок ночной. У нее, ну, была кровь в стуле. Она только: не заразись, не заразись. Только мой руки, не трогай. Выливала я вот в уборную в общую. Хлорки не было, ничего. И я это, ну я мыла. Она в больницу-то попала, уже я не помню, папа-то в Красном городке был, а вот, кто вызвал, как уж ее это в больницу-то она попала? Скорая помощь увезла? Я тогда ничего не помню ребенком. Ну вот, и это, она месяц пролежала, вот только вернулась, а у же тут все эвакуировались, вышневолоцкая фабрика в Мальцев на Волгу, там его, Мальцев, переименовали в Красноармейск. Немцев всех в Казахстан оттуда, немцы Поволжья. Немцы Поволжья было, его полностью немцев Поволжья в Казахстан. Вот а они приехали с разных мест эвакуированные вот в Мальцев попала наша вышневолоцкая фабрика. Ну вот и это, подруга моя там с фабрикой, вот мы переписывалисьс Алечкой. Мы сидели в школе на одной парте в школе. И вот так подружились, и переписывались. Она там тоже кончила фельдшерскую в Мальце. И наши евреи все. а те незаконно сбежали с вышневолоцкой фабрикой, сухари насушили...
(38.17)ДМ: Ну давайте чайку тогда.
---
(38.27)ДМ: Так это папа говорил, что Наумова донесла, да?
(38.30)ОБ: Да, когда папа вернулся, тут все говорили. И Марья Николаевна придет из церкви, говорит: Говорят, что живы ваши, говорит. Посадили маму, вот, вот...
(38.43)ДМ: А Наумова, значит, это кто такая?
(38.45)ОБ: Ну вот, она офицерша. Вот на террасе тоже, они в Финляндии были, а война началась, офицер там ее муж, а она эвакуировалась из Финляндии там уже.
(39.02)ДМ: И она жила у вас на квартире, да?
(39.05)ОБ: С мамой-старухой. Питерская старуха, Марьи Николаевны знакомая, приехали в Волочек. Вот тоже к этим к Троицким. Вот, а там уже негде устраиваться. Ну вот, на террасу сюда на лето. Вот, а за террасу платила пайком офицерским она как-то с мамой, не знаю, чего уж там получала мама. Мама окопы копала, ой, Господи. И ничего у нас запасов не было, ни круп, ни сухарей – ничего. Как мы там прожили, просуществовали, не знаю, чем питалися. Она в больнице.
(40.00)ДМ: Так эта Наумова жила у вас, она слышала богослужение?
(40.04)ОБ: Да нет же, еврей ей дал материал. Чего она услышала? Папа в армии, мама на окопах. Какое богослужение? Уже давным-давно его не было, богослужения-то.
(40.14)ДМ: А-а.
(40.16)ОБ: Было когда-то, до этого.
(40.18)ДМ: Понятно.
(40.19)ОБ: Когда собор закрывали, молилися. Собор не открыли. Еще до войны. В войну уже ничего не было. В войну уже пошла война.
(40.34)ДМ: А в войну не собирались там...
(40.36)ОБ: А?
(40.36)ДМ: В войну вообще не собирались вместе молиться?
(40.41)ОБ: Ничего уже не было. В войну, в войну это, как вам сказать. Забирали в армию, тут сразу же побежали. Я шла с урока музыки в 12 часов дня, вот воскресенье было, помню. Я к Жерве на урок музыки ходила. Иду, с урока музыки вышла сюда на проспект – бегут. Я думаю, что такое некультурное, чего там такое: орут, кричат, бегут. А это женщины бегут плачут, мужчины идут, плачут женщины за ними, бегут ребятишки плачут. Ой, а я это иду так думаю, чего это такое.? Неприлично ведут себя на улице. Воспитанная девочка шла, такие мысли. А это вот уже в военкомат бежали.
(41.40)ДМ: А вы шли с урока музыки Жерве, да?
(41.43)ОБ: А?
(41.44)ДМ: Вы шли от Жерве с урока музыки?
(41.45)ОБ: Да.
(41.46)ДМ: А кто такие Жерве?
(41.47)ОБ: Николай Петрович. Тоже высланный, питерский. Всех Марья Николаевна знала. Вот.
(41.53)ДМ: Николай Петрович Жерве, да?
(41.54)ОБ: Николай Петрович Жерве, у них знаменитая фамилия, у них предки были военные Жерве, где-то упоминаются в этих, когда война-то была.
(42.06)ДМ: А кто он был? Музыкант? Николай Петрович.
(42.08)ОБ: Ну вот он, видимо, музыкант. Высланный, со старушкой тоже уголок снимал. Там кухонька и комнатка.
(42.16)ДМ: А где они жили?
(42.17)ОБ: Тоже там на острове. Дома вот хорошие.
(42.22)ДМ: Недалеко от отца Никона Воробьева, да вот? там же?
(42.27)ОБ: Ой, по другой улице. Вот он – сюда, а это вот прямо улица. Это вот он заворачивает, отец Никон, сюда. А это прямо где-то. Или на больнице улица, я уж не помню даже.
(42.44)ДМ: И вы брали уроки музыки у него?
(42.46)ОБ: Да, да.
(42.47)ДМ: А на чем он вас учил играть?
(42.48)ОБ: Вот пианино, которое отобрали. Пианино мне купили, когда мне было 6 лет. А толку-то с меня никакого. Это уже был 5-ый преподаватель мне.
(43.05)ДМ: Не получалось, да?
(43.09)ОБ: Первая старушка Вера Сергеевна маленькая Шляпокляк. Шляпокляк это тощая, а эта Шляпокляк темненькая вся придет, вот такая же шляпка старинная ходила на дом первая. Вот она сидит это.. нотки, нотки какие-то старинные папины. Что там в нотках (поет): Там в дали за рекой раздается шум порой: Ку-ку, ку-ку, ку-ку. Это пташка кричит у зеленых ракит: ку-ку, ку-ку, ку-ку. Потеряла детей, грустно бедненькой ей: ку-ку, ку-ку, ку-ку. Потом посмотрю, она сидит спит, моя ку-ку. Ну так хочется учиться после этого? Сразу отбит интерес к учебе вот с этой кукушкой. Ну вот, значит, потом меня уже к этой... тете Варе Корноуховой, папина гувернантка учила меня. Ходила, высокая стройная аккуратная, степенная педантичная. Ну вот, эта учила другая...
(45.07)ОБ: Эта учила, я помню, учила... Ну конечно, там гаммы, гаммы, ганоны, это вот это те-те-те развивать, как руку держать, как это вот. А смотрю, сейчас пианисты вот играют, вот (показывает), вот. А меня учили, чтобы молоточки были пальчики. Ну вот и эта, эта тетя Варя учила (поет): Пахнет сеном над лугами, песни душу веселят. Бабы с граблями рядами ходят сено шевелят. Там сухое убирают мужички его вдвоем, на воз вилами кидают, воз растет, растет как дом. В ожиданьи конь убогий точно вкопанный стоит. Уши врозь, дугою ноги и как будто стоя спит. Только Жучка удалая в рыхлом сене как волна, то взлетает, то ныряет, скачет, скачет впопыхах.
(46.08)ДМ: А чему учил Жерве?
(46.12)ОБ: А Жерве учил "Веселый крестьянин".
(46.16)ДМ: Это как?
(46.17)ОБ: Тоже хорошая там музыка была. Вон это ноты у меня это – все-то ноты-то наши.
(46.24)ДМ: Вам нравилось у него учиться?
(46.26)ОБ: Он хороший, но я лентяйка была. Я сама там дома сяду, открою ноты, вот у нас зажулили, вальсы очень хорошие были. Мне так нравился два вальса: "В минуту грусти" вальс и потом, ой, второй-то... Вот это "На сопках Манчжурии" там был вальс тоже, я разбирала. А этот "В минуту грусти", а второй-то? Ой, Господи... все забыла, второй-то... Я там одна сидела, вот это разбирала. А это вот эти... у меня очень медлительная реакция, медленная. Я так завидую, у кого такая реакция хорошая вот.
(47.07)ДМ: А отец Модест играл?
(47.09)ОБ: Отец Модест – нет. ему папа вот скрипку купил, он ходил учиться на скрипке играть.
(47.16)ДМ: К кому ходил?
(47.18)ОБ: Да вот в театре был виолончелист, этот Владимир Ильич Клоков. Вот он жил на квартире, и он женился на этой хозяйке, она там это... ой, друзья такие хорошие были.
(47.35)ДМ: И он учил отца Модеста скрипке?
(47.37)ОБ: Да только начал он учить, он же маленький еще. Только начал – война. И он в армию его забрали, он пропал без вести. Жалко такой... у нас даже где-то фотография его есть. Такой хороший дядька был. Очень такой хороший.
(47.52)ДМ: Надо бы найти ее.
(47.54)ОБ: Ну вот, а другой в театре вот художник папа Коняев хотел Модеста отдать в эту... чтоб он это... учился.
(48.05)ДМ: Так мы забыли рассказать. Вот эти евреи жили у вас в доме, и жила одновременно с ними вот эта, как ее звали – забыл. Кто донес-то?
(48.17)ОБ: Ну она не с ними, не с евреями, она только вот лето отжила, несколько месяцев. Она... война началась, эвакуировались. В Волочек попали, как уж они сюда приехали, почему, не знаю.
(48.30)ДМ: А к моменту ареста она была дома, или она уехала уже?
(48.33)ОБ: Вот они удрали все.
(48.35)ДМ: И евреи уехали, и она уехала?
(48.37)ОБ: И она уехала.
(48.38)ДМ: Эвакуировалась?
(48.39)ОБ: Эвакуировалась.
(48.41)ДМ: А евреи снимали квартиру, да?
(48.43)ОБ: И мама... мама пришла, даже ее не было Наумовой. А евреи еще были. Тетка Люба пришла: вот Марья Николаевна куры, вот утки, вот капуста, вот дрова. А мама лисицу вот из сундука достала, хотела там продавать. Куда уж лисицу? Продавала, сама лежала. Она сняла с крюка, Любовь Григорьевна, говорит, у меня денег нет, возьмите. А потом кто-то украл или соседи, или ее вот этот нквдешник Яшка, который приходил. Они-то убежали, у нее растрата, у тети (неразб) в магазине детской игрушки, она торговала. Пришли, вот меня позвали, девчонку, как понятую там. Сделали опись: часы стенные с боем старинные записали...
(49.35)ДМ: Это у евреев?
(49.36)ОБ: У евреев. Никелированную кровать. Вот этот еврей-то нквдешник Яшка приходил, отпирал квартиру и описывали эту кровать и часы. Как бы сумма какая-то 700 рублей что ли или 800. Вот я даже помню, какую-то сумму он говорил.
(49.57)ОБ: Так они удрали потом, после уже растраты этой?
(50.02)ОБ: Получилась растрата, она удрала или уволилась, она с вышневолоцкой фабрикой сумели евреи удрать. Как вот они? Сухари насушили. Напротив был директор хлебокомбината.
(50.16)ДМ: И с ними же, с ними же уехала доносчица?
(50.19)ОБ: Нет. Доносчица раньше уехала, я говорю.
(50.23)ДМ: А куда она делась?
(50.24)ОБ: Мама, мама по-моему еще из больницы не пришла. Две ночи переночевала, маму взяли. А тетка Люба-то маму сразу попрощалась, уехали. А она... я не видела ее, она раньше уехала.
(50.43)ДМ: А как же она донесла-то? Когда еще не уехала, донесла?
(50.46)ОБ: Ну так... выпустили. А вы знаете, куда она попала? Вот кто-то сказал, что она на этот, на Сталинград уехала. Она не туда уехала в Мальцы, а на Сталинград. Вот, ее... она погибла наверное. с детьми со своими.
(51.10)ДМ: Получается, что она донесла до того, как уехала еще? А потом уже взяли?
(51.15)ОБ: Да, она донесла, потому что когда папе говорили, вот евреи донесли. А папа говорит, нет, нет. Там написано: Наумова. О, Наумова, они ходили, дружили. Бабка ребенка, девочку годовалую на руки и к евреям пойдет, и к евреям. Вот, дружили.
(51.35)ДМ: То есть написано в протоколе допроса?
(51.38)ОБ: Да, сказали, кто, папе сказали, кто.
(51.41)ДМ: То есть когда его допрашивали, ему показали этот документ...
(51.44)ОБ: Не знаю, чего там показали, чего сказали, он сказал, сказали там, что донесено, все доложено Наумовой. А Наумова откуда знает? Только от евреев. Вот папа наивный тоже: нет, Наумова. Так Наумова-то откуда знала? Ясно, от евреев. Евреи жили, а Наумова когда приехала жила летом, папа уж в армии был, и мама на окопах. Уже никакой молитвы-то не было, молитва была в прошлом.
(52.14)ДМ: А собирала на молитву монахиня...
(52.17)ОБ: Никто не собирал? Батюшка Платонов сам скажет, вот праздник там желательно приду помолиться. И вон вот кого-то пригласит даже, мы и не знали, мама волновалась: нехорошо. Папа-то работал еще до войны-то...
(52.36)ДМ: Он служил литургию у вас?
(52.37)ОБ: Это до войны-то папа-то на работу уйдет там, помолиться... утром идут, идут, идут, идут, а вот евреи спереди, они же видят. У них окно одно сюда, даже можно было заснимать, кто прошел.
(52.52)ДМ: То есть они служили литургию у вас, да?
(52.54)ОБ: Да, литургию служил. Там на вышке, а что по стене вниз, это... Там вот матушка Рипсимия приходила, вот ее не забрали, она пела. и Дашенька приходила пела, ее не забрали, монашку. Еще пели, стояли сзади у кровати, вот у кровати стояли пели, а мы тут молилися. Батюшка там это...
(53.19)ДМ: Вас причащали там?
(53.22)ОБ: Даже причащали. Вот я думаю, я ж не понимала, значит, у него был это... антиминс.
(53.29)ДМ: Антиминс скорее всего был. А престолом что служило?
(53.33)ОБ: Престолом вот тот стол...
(53.38)ДМ: Какой?
(53.39)ОБ: Столик такой на тоненьких на четырех ножках.
(53.42)ДМ: У вас он остался?
(53.43)ОБ: Да.
(53.45)ДМ: Можно будет его снять?
(53.47)ОБ: Да не нужно, он простой, там завален у нас.
(53.51)ДМ: Ну давайте, хотя бы на фотографии снимем.
(53.53)ОБ: Да нет. Ну простой столик. Он стоял... он и не в этой комнате стоял. Там в углу письменный стол стоял папин. Вот на столе там иконочки стояли. Это как жертвенник был. А тут стоял стол вот. Ну у нас тут (неразб) никаких не было. Пианино-то вот зато, пианино-то вниз и спустили. Пианино-то наверху было, но не знаю, когда его вниз спустили-то. Вниз спустили пианино.
(54.24)ДМ: Каждое воскресение служили?
(54.26)ОБ: Да нет, нет. Ну раза три наверное всего было. Он говорит: это мой кафедральный собор, а он у матушки Рипсимии служил. Вот там вот не тронули ничего, ни ее, ничего.
(54.39)ДМ: А где жила матушка Рипсимия?
(54.40)ОБ: А она вот, где сейчас угловая эта гостиница "Березка", вот эта угловая на Садовой улице, ну вот. там вот дальше дом был деревянный. Она просто сторожила этот дом. наследники где-то в Москве.
(54.56)ДМ: А какой адрес этого дома?
(54.57)ОБ: Ну я не знаю, там теперь каменные, все снесено, все деревянные дома снесены.
(55.03)ДМ: А то есть его сейчас нету дома этого, да?
(55.05)ОБ: Нету, нету.
(55.06)ДМ: Ага, понятно. И он обычно у нее служил?
(55.08)ОБ: У гостиницы "Березка". Да, он у нее и еще у какой-то монашки, у другой тоже, я даже не знаю.
(55.15)ДМ: А к вам приходил периодически три раза всего, да?
(55.18)ОБ: Да. всего три раза.
(55.20)ДМ: Много было народу?
(55.23)ОБ: Ну вот, Троицкая была, вот ее арестовали.
(55.27)ДМ: Троицкая кто? Как ее?
(55.28)ОБ: Вот Дьяконовского сестра двоюродная, она у нее жила в комнатке. И Леночку приводила даже племянницу.
(55.35)ДМ: Как звали Троицкую?
(55.37)ОБ: Ну вот она вместе фигурирует, 6 человек арестованы-то. Арестованы-то: мама, Троицкая и Платонов. Вот арестованы-то в основном: Платонов, мама и Троицкая. А уже папу в придачу забрали из военком... из Красного городка уже военного, как мужа забрали. А матушка Платонова сестра родная тут тоже была, тоже в придачу ее забрали. Она у нас... и... хотя нет, Троицкая не в придачу, ну двух в придачу. Еще же Романов – староста. Платонов, Романов-староста. Староста-то в церковь к нам и не ходил, а его ж забрали старосту. Он же к нам молиться не приходил, староста церковный.
(56.34)ДМ: А кто еще приходил? А еще-то кто был?
(56.38)ОБ: Троицкая приходила, вот эта Рипсимия матушка. Она басом пела, полная крупная. Ну вот...
ДМ: Матушка Марина была? Мария Николаевна.
(56.52)ОБ: Я даже не помню. Говорила мама, приглашала или нет тетя Валя...
(56.56)ДМ: А Олимпиада матушка была?
(56.59)ОБ: Не, не, не. Мы незнакомы были с матушкой Олимпиадой в то время. Это уже в войну Марья Николавна знакома, а как-то... Она жила, вот я говорю, она жила у этой на вышке.
(57.12)ДМ: А отец Модест причащался там?
(57.14)ОБ: Мы причащались. Маленькие там, я и
(57.18)ДМ: Отцу Модесту сколько тогда лет-то было?
(57.19)ОБ: Ну так вот, арестовали маму, 13, ему 11. Ему, значит, было 10. 9 – 10, а мне...
(57.28)ДМ: Он там не прислуживал никак?
(57.30)ОБ: Нет, нет. один раз он даже крестный ход устроил, отец Семен Федорович. Мама сделала хоругви на палочке хоругви две, иконочки такие шелковые. Иверская Божия Матерь что ли пришила. Салфеточки вот... И вот мы хоругвеносцы: я и братик шли.
(57.56)ДМ: А где вы шли?
(57.57)ОБ: Ну так вот, вышли из комнаты вот, в верхнюю, в переднюю там, в переднюю, где этот столик из передней ставился как вот это, как престол. Он из передней у нас. Чистый, ничего на нем не делали. Вот, так вот так прошли, там это в прихожую, лестница 17 ступенек снизу на вышку. Это было вот лестница, а это вот там прихожая, тут балкон дверь, тут дверь на чердак, тут печка топится, тут книжки были. Ну вот так походили там, походили...
(58.34)ДМ: Это на Пасху было?
(58.36)ОБ: Не помню. Не помню, какой праздник, не помню.
(58.40)ДМ: А Чашей что служило?
(58.43)ОБ: Я ничего не помню. Я глупый ребенок была.
(58.47)ДМ: Ясно. А одежда какая была, епитрахиль была?
(58.50)ОБ: Ну не помню, не знаю, как он облачался.
(58.55)ДМ: Понятно.
(59.00)ДМ: А кадильница была?
(59.01)ОБ: Да. его все там, его.
(59.02) ДМ: А из чего?
(59.04)ОБ: Ой, я не помню, мы (неразб)...
(59.12)ОБ: Он уже два раза сидел до этого.
(59.15)ДМ: А кто просфоры пек для службы?
(59.19)ОБ: Не знаю. Мы не касались, не знаю, не знаю. Вот у него сестра была, она сестра, я помню, да это, помню, это видимо перед Пасхой Страстная, у нас ваза там стояла, вот это я вот помню. Там тихо было. стояла вот посерединке Плащаничка вот такая маленькая Спасителя, и пришла...
---
(01.00.04)ДМ: А кто пришел-то? К Плащанице, вы говорите.
Комментариев нет:
Отправить комментарий