В01 - МАЙ 2012 --- ВВ-12

В01 - МАЙ 2012 --- ВВ-12
12 файл ВВ
РАСШИФРОВКА ТИ 12 сентября 2012 г., 16:48


(00.00)ОБ: ...ее наставница-то. Она это: вот, я щепочек натаскала на растопки. А кто тебя благословил на это? Без благословения зачем? Я же тебя не благословляла, я тебя благословила...она и то справляла и это успела, ну-ка неси обратно щепочки. Вот неси обратно щепочки на место. Ну вот возьми у меня благословение, и тогда я благословляю... Во, как смирению учили в монастыре. Она 17-ти лет девчушка, барышня. Вот смирение, вот она и мне рассказывала все. вот и мы слушалися свою опекуншу, Риммочкину бабусю-то. Вот тоже да, что раз уж она... Мы придем из школы, Модинька дров и щепочек приготовит с вечера, она утром стопит лежаночку, в лежаночке кастрюльки обед там все, мы придем уже сытые будем к обеду. Там хоть с хряпы с какой, хоть лепешки какие картофельные из шелухи, слепанные с этим со ржаным грубым помолом муки вот. мы мололи в этом в кофейной мельнице сухие очистки картофельные сушили. С вареной картошки вот снимаешь эту мундир-то, еще он сушился в печке, а потом мы мололи в кофейной мельнице вечером с Моденькой, вот это. Собирали, когда побольше соберется. Вот она туда эти очистки молотые сушеные и там ржаную муку, лепешки эти пресные испекет, там коржаночки. А что бы мы без нее делали? Двое детишек без родителей? Вот так что надо было ценить ее. Придем, а (неразб) хоть с хряпы, хоть что...

(01.49)М: В детский дом бы вас отправили.

(01.51)ОБ: Нет, тетя Валя в Ярославль бы забрала. Ей же тяжело, у нее же своих было это... двое детей. Третий умер у нее там в это время-то войны, и муж и все. она бы нас, конечно, тетя Валя...

(02.05)Х: А тетя Валя это кто будет?

(02.07)ОБ: Ну мамина сестра в Ярославле вот с братом двоюродным, она конечно, не бросила бы.

(02.14)ОБ: Ну а дядя Саша не взял бы, у него своих четыре дочки. Да и потом после в 43-ем году воспаление, там вот канал копали, тетя Вера простудилась, пневмония – умерла и тетя Вера. И он остался с четырьмя дочками. Вот. Она в войну старшая, Липа, ушла в армию. Это... что она? Хлебы пеала в армии, за фронтом шли, вот в армии, да. Она там дошла до Австрии, потом вернулась демобилизованная старшая Липа. Ну вот, а эти в швейник пошли мои две сестры-то, а младшая фельдшерскую кончила. Вот старшая, младшая умерли, вот теперь Лиду вместе с Модестом похоронил (неразб). Теперь осталась моя ровесница Галя одна, больная тоже. И тоже у нее такой же был перелом, как у меня три года тому назад.

(03.13)М: Еще двоюродный дядя Женя у тебя в Ярославле и двоюродная Оля.

(03.16)Х: Еще живы, да?

(03.17)М: Да.

(03.18)ОБ: Ой, Оля больная вся.

(03.22)М: У нее суставы очень больные. Она в Доме инвалидов.

(03.23)ОБ: Но Женя еще пчел держит. Он же на 80 лет к Модесту приехал, всем меду по банке по 800-граммовой привез, ага, всем и Маше, и мне и Модесту, и Жене, и Коле, привезли. А в 800-граммовой банке меда там килограмм. Он же тяжелее мед-то. Ведрами там собирает. А занялся, занялся пчеловодством дядя Володя. Ему в войну не было участка, после войны им тут же за домами прямо пригород это туда идет скос к Волге, и вот это солнечное это разделили им участки - пожалуйста. И они занялися и яблони насажали, и клубники насажали. Дядя Володя, Царство Небесное. И они ухаживают, тетя Валя пишет: воруют, а мы все равно трудимся. И он поставил и пчел, вот. И потом вот и сын занимается. И вишни когда у них урожай, то и покупают люди. И мед настоящий, небалованный, между прочим.

---

(08.00)ОБ: Ольгу Сергеевну я и любила. Любила своих родителей. Отнял Сталин моих родителей от меня, вот полюбила опекуншу и Ольгу Сергеевну, матушку Олимпиаду. Потому что это добрые благодетельные сердца. Вот, и кроме доброго совета от них ничего не услышишь, не увидишь. Она мне и платьица шила, там а не шила, так помогалатак.

---

(08.44)ОБ: Вот отец Павел, уже Киричук был настоятель уже, когда наша бабуся умерла. Вот Марья Николавна умерла когда, приехал Модест и Борис, батюшки отпевать ее, и отец Павел, и Киричук настоятель отец Василий отпевали. Вот где-то у меня отец Павел речь сказал хорошую. У гроба, когда отпели.

(09.15)ДМ: А что он сказал?

(09.17)ОБ: У меня где-то записано лежит... перебирать тоже надо все...

(09.22)ДМ: А так не помните, о чем говорил?

(09.24)ОБ: Ну вот он говорил, суть такая, что вот человек прожил длинную богатую событиями жизнь, у нее биография... вот, что 95 лет с Божией помощью. С семьей жила, 7 детей вырастила, монашество приняла. Потом опекала двух сирот, и воспитала их тоже в православном духе. Родители были духовные, но она еще больше укрепляла в них устои православия, вот. и ее воспитанники пошли по пути служения Богу. Вот, воспитанник стал священником в конце концов, вот отец Модест, а сестра вышла тоже замуж за другого семинариста, тоже священника. Вот отпевали вместе, значит, свою... вот в таком...

(10.25)М: Как вы ходили с отцом Модестом менять на продукты-то, аж до Маслова доходили.

(10.31)ОБ: Маслово. А Маслово вот они богатые Маслово было. это мы ребятки это на барахолке-то сидели, все свои вещи продавали, родительские, вот. А масловские-то более-менее они покупали. Они какие-то были зажиточные. Ну вот, они говорят, а вы придите к нам в деревню, принесите чего-нибудь и наменяете. Нам трудно в город принести там яички, творог, молоко. А вы придете, на месте там, кто не ходит, бабушки, чего-нибудь у вас поменяют, да. Вот, и мы с ним это, по тракту по Московскому нашли эту деревню Маслово. Так пришли, такая приятная деревня: березовые аллеи, палисаднички, чистенько. Солнце вот такое летнее. Мы босичком все. Ну чего там, Марья Николаевна чего-то, чего-то насобирала...

(11.22)ВИ: (неразб) обувь-то...

(11.24)ОБ: ...да и не было ее уже, всю сносили. Продали, которая стала мала, а ничего... и не знаешь, чего осенью будешь обувать.

(11.32)М: Парусиновые тапочки.

(11.33)ВИ: Вот я только хотела сказать, Маша.

(11.34)ОБ: А мама тряпочные шила нам летом бегать по двору. Тряпочные, с подметкой такой простеганной, тряпочной, суровые тряпки.

(11.46)ДМ: Мама шила?

(11.47)ОБ: Ну она в приюте-то, я говорила, она там... девочки шили парусиновые верха, веревки плели косичками, сшивали. Это подошвы, еще каблучки деревянные девочки оленинского, вот. И мама там в основном такая рукастая была. Она же уже модисткой выучилась, в общем, любила она все это гоношить. Вот и салфетки. Салфеток у нее 4 этажерки было вот она замужем... И вот такие салфеточки мы в войну продали все. И на окнах были занавесочки, мотивчики вязанные – тоже продали в войну мамины... все и ниток. Вот это уже не мамино, это чужое. Вот Царство Небесное, тоже уж наверное на том свете все, чье это добро. Вот люблю старинные вещи, пока не развалятся совсем. У меня там одна вещь, уже больше 100 лет наверное, разваливается. Выстирала, на самое дно положила...

(12.56)М: Случай не рассказывала ты, как вы ложились спать, что на утро-то...

(13.00)ОБ: Ну чего?

(13.01)М: Голодные были, да?

(13.02)ОБ: А, вот один раз... один раз вот ничего не продалось, и деньги все кончились, у нее, у Марьи Николавны, и у нас ничего не продалось. Легли спать, что завтра надо это продавать. Но на праздник, на праздник, то есть на воскресный день торговля-то должны быть. Но вот кончилась неделя, кончилась, вернее, не то, что ничего не продалось, а кончились вот деньги, и надо вот идти продавать, как раз на воскресенье. Ну и вот мы спим, в 7 утра вдруг стучится, ну вот, нам колокольчик там уличный звонит, дедушка.  А этот дедушка, мой дедушка вот купец, он у него лен когда-то скупал, тот ему лен продавал. Вот и этот дедушка, я его знала, вот забыла и фамилию, дедушка, дедушка, он потом моим родителям привозил из деревни картошку, вот. У нас-то не сажали дома в огороде. Вот он осенью привозил, родители картошку покупали у него. И вот он это вдруг стучится. Я его видела уже, говорила, что мы без родителей осталися с верующей бабушкой живем. Ну вот, что вот дедушка. А он говорит, ну вот встал, Богу помолился утром, вот мешок, ну, там сколько-то килограмм ржаной муки у меня, решил выменять. Вот, на что-то. Помолился, и мне, говорит... Я говорю, а как вы, почему, я ему сразу задала, девчонка, вопрос, что почему вы к нам пришли. Что я так обрадовалась, поняла, что чего-то будет хорошее от него. Ну вот, я говорю, почему вы к нам пришли. А он говорит, помолился утром Богу, куда идти: на рынок там, нет, думаю, пойду я к вам, сиротам. Вот. Мне нужна сковородка, нужна миска. Вот нет ли там чего...

(15.06)ОБ: ...вот, променять. Вот, а у нас и было-то всего две мисочки эмалированные такие, синенькая, внутри беленькая, небольшие, вот даже поменьше, как вот у меня сейчас одна синенькая старая. Ну вот. Ой, обрадовались: дедушка, берите только. Я потом моей старухе говорю: вставайте, Марья Николаевна, вон уже, мы спим, а вечером молились так прямо, не знаю, плакали, не плакали, чтоб завтра хоть бы чего-нибудь бы продалось бы, чтобы нам это не голодными, видимо, нечего было покушать. Вот, я говорю, а Господь услышал. Уже пришел человек с ржаной мукой. Давайте скорей вот... Не помню, в общем, чего-то он взял, вот эту муку нам, вот и уже чего-то там уже кушали. Вот как было. Ой, нет, Господь не оставлял, нет. Надо, вот, надо от всего было освобождаться, от нажитого родителями. Да, и буфет продали, и шифоньер продали. И мамины туфли я сносила. Там и было-то 3 пары туфель. Ну а зимнюю... Я чего-то не помню никакой зимней обуви. Валенки сношены с чердака, нам показали этого, как он называется, этот... сапожник. Вот носили валеночки, он там и заднички сделал, там и пяточки, подошвочки. Из трех пар две починяли, починил, подшил – продали. Вот, там вот. Мужские там валенки уже у нас нет, да вот. Значит ботиночки, у нас детские малы ботиночки, носики сбиты, заднички там в уголочек он это приставил сапожник это к каблуку-то. Подровнял каблук-то, все починил, и продали все это наше, то, что на чердаке лежало.и мужские, папины, папины полуботинки тоже, ботинки... все эти каблуки сапожник это починил. Кожа хорошая раньше была, вот, не как сейчас из клеенки.

(17.26)ОБ: Я одела, между прочим, вот эти клеенчатые туфли, пока сидела ждала, нету, а на кладбище ехать, у меня уже ноги колет этой... уже сыро клеенка эта. А кожа дышала. Да, какой-то клеенки. 2 часа в церкви постоишь, на третий час идешь, уже ноги не идут.

(18.10)ОБ: Я говорю, Бог да добрые люди, соседи вот. Нога сломалась у меня, как вы меня щами кормили. Потом уж дальше Маша приехала, уже я накормленная была.

(18.22)ВИ: Маша-то быстро, дай Бог здоровья Маше, она приехала скоро, скоро приехала.

(18.35)ОБ: Спасибо, Валентина Ивановна это, ведь я лежала тут, это вы постирали-то, спасибо. Машиной-то крупное все белье. Да, а то от меня, я в больницу попала. И Маша тут в больницу ездила... да, спасибо, выручили. Дай Бог здоровья.

(19.03)ДМ: Не будь соседей хороших, то как бы и жили?

(19.04)ОБ: Да, да, и Раечка соседка и Валентина Ивановна, и тут Надюша хорошая, внимательная. Вот с тремя соседями. А тут вот кругом страшно живут.

---

(20.21)ДМ: А войну-то вас не обворовывали?

(20.22)ОБ: Что?

(20.23)ДМ: В войну-то не обворовывали здесь? Спокойно было?

(20.25)ОБ: В войну?

(20.29)М: Воров не было – все на фронте были.

(20.30)ДМ: Все воры были на фронте?

(20.31)М: Тогда и воров-то таких не было, кактеперь...

(20.34)ВИ: Не было, не было. милостыньку просили, конечно, все ходили...

(20.39)ОБ: Один цыган пришел старый. А я собираю из стола кухонного бутылки, бутылки, бутылки. Думаю, бутылки сдать. Как его нанесла нечистая сила? Пришел, и все бутылки обобрал у меня на кухне. Больше такого не было случая.

(21.01)ОБ: Вот, была олифа крышу красить на доме. Не успели: война началась. Мы это в шкафу в коридоре, коридор большой был, шкафы большие. Добрались мы до этой олифы, продали олифу хорошую. Продавали, да, продавали олифу. Не знаю уже, за какие цены, конечно, уж задешево. Она тоже не в курсе, неопытная, старуха питерская, чего ж она там, не знаю, как... и мы, дети, кто там... Вот советы батюшкины были Воробьева, папиного друга, игумена Никона. Вот все с него и спрашивали советы.

(21.45)М: У Марьи-то Николавны у самой семеро детей было, потом этих двое стало...

(21.50)ОБ: Между прочим, два хироманта ей по руке предсказали. Насмотрели, говорят, 7 детей, но какие-то около вас два... армянины, армянины жили там на квартире, их уже это потеснили.

(22.03)ВИ: По руке предсказание было?

(22.04)ОБ: Да, да, да. она потом рассказывала. Значит, какие-то два. Она думала от старшей дочки двое детей, дочка умрет, она будет доращивать внуков своих. Они нам как раз ровесники эти два мальчика были. Наши с братом ровесники.

(22.21)ВИ: А, одногодки.

(22.22)ОБ: Да, да, да. Вот один сейчас в Лондоне, младший как бы Модесту ровесник. Который жив. А старший умер. Ну вот. Так а потом другой тоже, второй кто-то смотрел ей, и тоже так же сказал. В войну, в войну она как-то вспоминала, и Ольга Сергеевна знала хиромантию, в юности изучала. Ну вот, она там договорились смотреть мою руку. И я  изучала – книжка была, где-то это не знаю чья-то. Я тоже... в общем, в общем это паспорт, это паспорт.

(23.06)А игумен Никон разве поощрял такие вещи?

(23.08)ОБ: Не знаю, вот не спрашивала.

(23.10)ДМ: Я думаю, что вряд ли.

(23.13)ОБ: Ну гадать, гадать, как-то другие не это... Не, она не гадала, матушка Олимпиада. Этим не занималась вот гаданием открыто. Но она в юности-то изучала вот, видно, такой же... в здравом уме она была, пока паралич ее не разбил. Ну вот, а вещие сны? Вот веришь. Мама вещий сон видела перед тем, ну вот как ее арестовать уже... Как она видела сон? Что...  она все как-то нас боялась потерять. Вот, со двора никуда, чтоб мы не пропали, ничего. Вот всю жизнь это. Война началась, она хотела мне волосы обрезать под мальчика одеть меня. Да, вот. Ну, а это видела сон, что детей она побежала искать своих вот. Ищет, бегает, нигде по улицам не находит. Едет какая-то платформа, люди это, вроде железная дорога открыта и платформы, люди там ей протягивают руку, вдергивают ее это на эту сюда, и поезд куда-то ее увозит. Вот, увозит далеко-далеко, нас она не нашла и с чужими людьми куда-то далеко уехала. И она очутилася на большой площади, которой стоят три мраморных, белокаменных, беломраморных храма. Напрямую и по бокам два – три. И вот она проходит к центральному храму... А да, еще там Спаситель вот во весь рост красочный вот так ей руки протягивает. Вот, и значит, она смотрит, молится, поднимается по ступеням – храм закрытые все, и она падает ниц и плачет, молится. И видит свои слезы стекаются, как беломраморный храм, так по белым мраморным ступеням. Вот она поднялася тоже и вот видит, что плачет и молится, и слезы по мрамору растекаются по чистому. Вот, вот такой сон. Она рассказывала всем своим, дяде Саше там и нам, папе говорила, она и говорила: это мне к смерти. Вот, что вот так, ну как к смерти. Ну вот и в тюрьме и умерла. Заболела...

(25.50)ВИ: Вот ни за что тоже ни про что.

(25.51)ОБ: Да. за религию, за религию. А между прочим, она очень любила читать вот это... Платонова-то. Александра Федоровна, она, матушка Анастасия, она печаталась в Русском паломнике, вот, рассказики. И потом отдельно у нее книжечки были. Вот, и она даже одну книжечку подарила маме, когда приезжала к брату сюда к Семену Федоровичу. А он псаломщиком, то есть регентом был правого хора, но выслын. Он работал библиотекарем там в больнице жили, комнату снимали – 101-ый километр выслан из Питера. Ну вот батюшка-то бывший. Ну вот он это, значит это... Она приезжала к брату, познакомилась мама. Мама в двадцатке, вот книжку она подарила одну свою, матушка Анастасия. У меня есть она, так уже по листочку, дряхленькая тоже, не знаю, где. Давала читать, порвали. Вот, так это, она Паломника это читала ее тоже это печаталась. И еще у нее отдельная Евстафий Плакида, у матушки была отдельно книжечка. Маленькие такие, аккуратненькие, без твердых обложек таких, общедоступные, вот, дешевые. Ну вот, вот, и она всегда со слезами это все мучеников первых времен христианства до 350-го года вот это первое гонение-то первых христиан-то было сильное мучеников. И много вот их это жития-то описывалось. И вот она все это Платонова перерабатывала на русский язык, вот на доступное такое чтение, вот потому что она как бы учительница была это.

(27.49)ОБ: Ну вот, и вот мама всегда читала и плакала, и нам все это. И вот Господь удостоил как бы мученицей и стать тоже за веру Христову пострадать. Хоть она и не была это львами растерзана, от голода умерла. Вот там, она недолеченная дизентерия, пришла домой, только две ночи переночевала, ее с кровати больную забрали. Вот, да. я не могу. Мне никогда не забыть. Ну а вот в то же время надо смиряться.

(28.25)ВИ: Да, вот именно.

(28.27)ОБ: Другие озлобляются. Одна женщина мне сказала, вот, я училася с мальчиком. Я-то ее и не знала. Она работала в акушерской тут это школе это бухгалтером там, или кем-то. А ее сын со мной в школе учился. Как она потом это Вовка Коптев, а его чего-то застрелили. Мужа посадили на 10 лет, вот, потом муж вернулся, сына на сборах застрелили случайно, с которым учились мы. И вот она нас встретила и говорит: Я озлобилася на Бога и не хочу молиться, вот. больше я ее не видела. Я говорю: нет. Она знала мою историю, что я уже сирота тоже. Я в (неразб)-то училась уже сирота. Видно, они меня как-то знали по Волочку. Я-то их не знала. Вот, а его на сборах, он ровесник, ну, помладше, ну Борис мой, он тоже мне ровесник, а он тоже был на сборах два раза, хотя плоскостопие у него. Он, прямо, чуть живой с этих сборов в Калинине там...

(29.38)ВИ: А раньше не брали тоже у кого плоскостопие?

(29.40)ОБ: Не брали, по-моему, а почему-то он на сборах бывал, не знаю, кем там. вот, мать говорила, свекровка, что чуть живой приходил. Голодный. Там их кормили плохо. Дадут там на ужин по яйцу, а они тухлые. Потому что тогда собирали эту, ну дань-то, тогда не было этих птицеферм, чтобы яйца много куры клали. А вот собирали, собирали эту с крестьян норму, все это колхозницы-то, женщины-то собирают, пока чего что.

(30.18)ВИ: А раньше, Ольга Борисовна, и (неразб) собирали, и (неразб) собирали – все сдавали.

(30.24)М: Корова была, папа говорит, а мы молока не пили. Носим, носим: жирность маленькая. Скинет это, толстая такая сидит, опять носите еще столько же.

(30.33)ОБ: Так вот это я не в курсе была, мы-то голодные, а когда он рассказывал и свекровка рассказывала: все, все надо было сдавать. Если за молоко, надо масло, за масло... А вот туда приехали, в эту... а нет, не туда приехали, - в Выборг мы приехали, Валентина Ивановна, там этот батюшка был, Царство ему Небесное, Демичев, а он был налоговым инспектором после войны на костылях был. Его поставили, что он не мог еще, у него нога там это с осколками сидела, в ноге осколки, остеомиелит был. Вот, так это он – налоговый инспектор, он закон знал, его в Молдавию послали. Вот тоже там все это солдатки, вдовы, детей много, все обкладывали налогами-то. А он и говорит: ты же имеешь право не платить. Ты вдова, солдатка. Закон позволяет, а с тебя берут. Вот тоже записал заявление, переписывай своей рукой, подавай, и должны освободить. Они там все поосвобождались от налога, а его из этих мытарей выгнали. Мытарь-то – это налоговый сборщик налогов, мытарь, по евангельскому-то мытарь и фарисей молились. Вот, так вот это, его говорит, меня из мытарей выгнали. Вот он говорит, я был даже и мытарем работал.

(32.06)ОБ: Вот, ну во всяком случае, всех освободил в Молдавии этих вдов-солдаток от налогов. А сборы... а там же норму давали району: столько-то собрать налогу. Вот, обкладывали тоже. Вот. А у нас вот и обдирали наших всех женщин. А у нас 25 соток, а в Невеле, нам вдвойне больше, там 50 соток. Вот одно государство, а почему-то вдвойне там. Тем полегче было, у тех сады, кусты, сморода и яблони. Они и яблочки кушали, и лишнее продавали.

(32.48)М: А помнишь, расскажи, перед войной-то как? на небе видели крест, здесь в Волочке, да? ой, у нас очень много было этих, предзнаменований. На балкон папа выставлял стол, мы там пили на балконе вечером, ужин и чай, самовар мама ставила там все. И вот такой августовский вечер, небо чистое, ни облачка. И вдруг какое-то облачко такое на небе. И вот оно разрастается, разрастается – Голгофа. И вот так два креста четырехконечных, а этот восьмиконечный крест вот по центру. И мы все смотрим. Люди с работы идут, вон там за забором Урицкого, 67. И вот в этой части, вот, это какая же часть-то будет уже, северо-западная-то. Да, и вот эта Голгофа, смотрим, смотрим все, мама, папа, мы. Ну вот, а кто там еще видел из людей, мы и не знаем. И потом как она вот так разрослась эта Голгофа на небе, и так постепенно стала таять, таять, таять, таять... и все растворилось. И все растворилось. Ну а другие видели Божию Матерь на небе. Но я-то не видела. Вот. Ну в Волочек, немец же кидал литовки: от Волочка не оставлю и клочка. Но слава Богу, он мало его там повредил. Так это люди тоже мы не участвовали никто, а которые участницы, они, старушки, собрали иконочки за пазуху и с молитвой обошли по Волочку, вот, так, как могли, вкруговую. Обход сделали.

(34.31)ВИ: Как крестный ход сделали.

(34.32)ОБ: Да, да. Тихонечко, тихонечко. С молитвой, чтобы.. вот. в первый год войны. Вот, которая ходила, она вот, я Киричуку отцу Вадиму никому не говорила, не знаю. Но вот которая ходила, говорила нам с Марьей Николаевной. Да. так что люди молились. Кто за кого, кто за что. Вот. А Господь молитву слышит. Если человек искренне и честно поступает, как же все, вот, и это... А Ольга Сергеевна как интересно. Вот ей подавали поминать этих убитых. Вот тоже записочки эти. Там пряничка дадут, печенинку, хлебушка, там чего, кто что вот в этой торбочке-то она все подпитывалася. Вот значит, один раз она что сорганизовала, вот Царство ей Небесное. Воина Зотика. Зотик – сиропитатель. Вот святой Зотик – сиропитатель.

(35.39)М: Сиротам подает?

(35.40)ОБ: Да. Вот она значит, был такой сын у одной солдатки. Значит, почему-то и мужа не было, может, и тоже погиб на фронте. Вот. И подавали Ольге Сергеевне за этого мама Зотика. А она что? Вот, твой сынок, ты хочешь, чтобы вот Царство Небесное Зотику, значит, сделай ему помин хороший. Вот когда ему, не знаю, вот я даже не помню, по-моему летом это было. то ли его день смерти, когда убитый, я ведь девчонкой же была, мы с Модестом, вот это еще небольшими, лет 15, может было. но в течение... в середине войны там. ну вот, все голодные. Значит, а она коровницей, ведь в войну-то держали коров-то тоже некоторые. Ну вот у нее корова была. дом хороший, за линией там. вот, вот ветка эта, вот эта, как к монастырю-то надо переходить. Вот там у нее дом был где-то на левой стороне, где-то дом. Ну вот. А Ольга Сергеевна там и жила тоже у карелки у Анны. Ну вот, она значит это, она устроила, послушалась Ольгу Сергеевну. Вот накорми, говорит, сирот. Вот Зотик – сиропитатель. Ну это я так рассказываю уже после, я-то сначала-то мне сказали, что пойдемте поминать воина Зотика. Вот, после службы. Мы в церкви были. Накануне сказали, будьте в церкви, завтра она пригласит на помин.

(37.24)ОБ: А это Ольга Сергеевна все организовала, матушка Олимпиада ей внушила. Она стопила русскую печку, наготовила. Вы знаете, сколько было наготовлено. А Ольга Сергеевна уже пригласила старушек каких-то церковниц, я даже их всех и не знала. Ну вот, моя опекунша была, я, Модест, Ольга Сергеевна, это уже наше звено, четверо. А остальные все старушки какие-то были. Вот, пришли, у нее большая кухня, вот, а там чистая половина вот. Так у нее как войдешь, вот так окно, скамейки с ведрами, тут вот стол большой, так русская печка, и сюда топка. И вот она вынимала все... Значит, у нее было сварено первое два: щи и суп. Второе: каша пшенная на молоке на этом. Потом картошка там затушенная что-то на второе тоже. Так что получилось, вот верите, нет. рассказать так не могу. Значит, она спрашивает, кому чего это подать кушать. Ну кто супу захотел, кто щей. Я уж не помню, чего мы кушали. Берет, она налила, все, все аромат, душисто все это. Какие уже там супы, с мясом или с чем, не знаю. Ну вот это все из печки русской вкусно. Вот все покушали, соблазнились на другое первое. Значит, у нее в чугунах там. И другое первое поели. На, кушайте, поминайте. С молитвой, конечно, сели за стол, помолились, матушка Олимпиада и моя старушка пели. Уж мы-то ребята еще не умели петь ничего там. Отче наш-то знали наизусть вот. Они сами там благословили стол, сели покушали первое.

(39.21)ОБ: Второе. Опять, кто кашу, кто тушенку там. и тоже захотели и то, и другое. В общем, она всех закормила вот так. Хоть один раз в жизни, это мы маленькие были. Так вы знаете, мы шли, у нас животы резало, лопнут, а все равно наелись. Как это желудок вместил? Так там старые они уже истощенные, старики тоже ели, а мы дети. И вот мы шли домой, и вот я ввек не забуду. И вот поминать надо было воина Зотика. Я другой раз уже и забыла про него, а другой раз помню, Царство Небесное. А ее вот...мамочку, к сожалению, мамочку не помню. Господи, упокой Господи и мамочку, которую матушка Олимпиада послушалась, и матушка Олимпиада, разговорами ее, скольких людей они накормили в то время. Видно они все голодные были. Все голодные были. А потом еще приходит из церкви: ребята, там вот старикам надо дров распилить. Мы идем распилим дрова. Уж я не помню, кормили нас или нет.

(40.37)ДМ: С отцом Модестом?

(40.38)ОБ: Да, ребятишки, вот я братик, двухручной пилой. Себе пилили и там вот это. Потом, значит, одна портниха тут на острове. У нее сад малина была вот такая, вот малину собирали весь день. Марево такое было, малинник вот этот. Она нас тоже накормила, не помню, как она нас благодарила, целый день мы вдвоем лазили малину собирали. Вот нас  и... она придет из церкви, кому чего. Марья Николавна: ребята, подите, просят помочь, ребятишки честные.

---

(42.00)ОБ: Мы с отцом Борисом, мы с отцом Борисом пошли первый приход пошли гулять там это лесок это, и напали вот такой участок – фиалки лесные. Вот один раз в жизни я... но я видно в книжке читала... ой, какие – мы угорели. Вот у них тоже такой стебелек тоже с гранками с такими, и вот хвостик такой, она светленькая такая фиалочка, тоже на палочке несколько цветочков, а цветочки такие усики и хвостик такой – фиалочка. И вот мы поставили в стаканчик, мы угорели ночью. Да. Лесные фиалки. Вот раз в жизни...

---

(53.40)ОБ: ...она говорила: мальчик жив остался на фронте. Она встретила как-то после войны, как-то при каких там обстоятельствах. Но суть та, что он говорит, где-то под Лугой там, там вся была земля 100 раз перемешана такие бои были. Вот, она говорит, как это ты там был и жив остался? Наверное, страшно было. Еще бы, говорит, не страшно. Ты наверное, "мама" кричал. Это она вот рассказывает. Вот. А он говорит, какое "мама"? "мама" не поможет. Тут надо только кричать: Господи, спаси. Вот он ей ответил. Что Бог только поможет, спасет. Вот кричал. Вот даже как-то ей ответил, что вот жив остался. Что, она говорит, наверное так было страшно, что маму кричали. Он говорит: мама тут не поможет. Во, Господи, спаси.

(54.38)ДМ: Это кто ответил кому?

(54.39)ОБ: Ну вот солдатик жив остался в таком месте, вот Антонине Ивановне Осиповой, как-то ей пришлось беседовать с ним, какие страсти там были.

(54.48)ДМ: А кто это Антонина Ивановна?

(54.50)ОБ: Она шефствовала над отцом Борисом. Вот она к нам приезжала на приход это...

(54.55)ДМ: А, когда семинаристом...

(54.57)ОБ: Семинаристом, вот.

(54.57)ДМ: А-а.

(54.58)ОБ: Что похож ты на моего сына, без вести пропавшего, добровольцем пошел в 17 лет...

(55.04)ДМ: А кто шефствовал над отцом Модестом?

(55.05)РБ: Вот она, она...

(55.05)ДМ: Как? над Борисом. А над Модестом?

(55.09)ОБ: А, Модест? Была там, она умерла. Была такая тоже.

(55.15)ДМ: Откуда она была, шеф?

(55.18)ОБ: А кто его знает? Не знаю.

(55.19)М: Там наверное жила в Питере, ходила а храм наверное, да?

(55.22)ОБ: В храм ходила.

(55.23)ДМ: Это те, которые ходили в храм Духовной академии?

(55.25)ОБ: Да, да, да. они там это вот все каждый выбирал какого-то, и вот там они постирают, починят. Что ж, и носки наверное в то время чинили, может быть. Не только постирают, поштопают. Не знаю, не знаю. Ничего я уже не помню.

()ДМ: А отец Модест не рассказывал про нее ничего вот так вот?

ОБ: Да, нет, нет.

(55.48)ДМ: Не говорил?

(55.49)ОБ: Да ничего, она мирская женщина, ничего наверное. Антонина Ивановна духовная такая больше это, молилась она уже это там все. Но она вот типичная еврейка: горбоносая, пучегла... крупноглазая, вот. И она к нам приезжала когда, у нас там в Невеле евреев это... Это как дедушка выразился наш один, до перехода, да до войны один еврей тут в Невеле жил. Я говорю, как один? Я подумала, он один. А это еврейский город. Это еврейка одни говорит, что до войны тут так было дешево в Невеле жить. Там яички десяток 60 копеек стоили, и вооб... – они свою цену устанавливали евреи. Кормились сельскими людьми. А те рыбачили, рыбу там, рыба причаливали к берегу лодки с рыбой, и тут какой-то рыбный базар был, вот, свежую рыбу они сразу брали, мне место это как в аптеку идти, мост переходить в аптеку, вот тут был причал, рыбный причал. Вот здесь продавали рыбу мне показывали раньше. Ну вот, и когда война началась, они эвакуировались это многие в Казахстан или куда-то евреи, а которые остались, немец их всех расстрелял. Вот как раз наша гора и Голубая дача еще. А потом одна еврейка говорит, я вернулась, никого не нашла родных. А где ж наши родные? Когда уже выбили немца. А говорит, на Голубой даче. А где Голубая дача? Я уж так, хорошее название-то Голубая дача. Ну вот, на Голубой даче. Так а чего? Вот Голубая дача. А где ж они живут? А их тут расстреляли и закопали в этом... Голубая дача место такое. Вот эта Голубая дача...

(57.45)М: Собирали золото все с собой, говорит, берите все драгоценности...

(57.50)ОБ: Да, эвакуировать вас будут.

(57.51)М: А там расстреливали.

(57.52)ОБ: Да, да. и потом вот на горе, где около Плисской церкви. Между Невелем, тут Невельское озеро и тут гора как раз – колхоз вспахал. Наш колхоз и пахал там, сеяли рожь на этой горе. А теперь там застроили по-моему.

(58.08)ДМ: Прямо на костях?

(58.09)ОБ: Кто там построил, не знаю. Там разделили. Мы уезжали, все, все эту сторону. Она была непостроена к воде-то сторона. Эта сторона построились дома, а тут нет. Мы уезжали, там все, все разделяли, не знаю...

(58.21)ДМ: А правда, что у вас здесь в этом в Вышнем Волочке развлекательный центр построили на кладбище?

(58.28)ОБ: Нет. Он не на кладбище, там Троицкая церковь была.

(58.34)М: А, это там дальше?

(58.35)ОБ: Да, вот туда. А там кладбища по-моему не было. Какое кладбище? Там Троицкая церквушка была. Низкое там очень. Вот там приступочек один сейчас уже. Да, по-видимому это церковь. Захватили они или нет, но вот я знаю, треугольничек все стоял пустой, где церковь. Потом начали строительство. Я говорю, чего там начали строительство. Хосаинов или кто начал? Но это за мостом, как ехать в Кошару, за мостом развлекательный центр и кино показывают. А этот кинозал "Родина" тоже дома деревянные были, снесли, построили после войны "Родину" эту.

(59.20)М: Сейчас закрыли "Родину".

(59.22)ОБ: А?

(59.22)М: Закрыли "Родину" кинотеатр.

(59.23)ОБ: Ну давно закрыли. Они, знаешь, после войны начали строить, а ведь люди после войны вот разрушены фундамент, крыша там течет свои домики-то стали там вот от строителей... – ничего не купишь нормально-то. А строители подворовывали, стройматериал продавали вот эти частники покупали себе дома ремонтировали, я слышала. Ну вот, а "Родина" строилась уже с более там нарушенной рецептурой, как если сказать по медицински. Вот что там, сколько цемента заложить, сколько там чего, и вот стала падать штукатурка. Вот один раз упала, хорошо был пустой зал, вот с потолка это. Ну вот, и чего-то этот зал закрыли. А потом тут вот уже, чего тут, когда тут... Мы ж тут не жили. Приехала я с отцом Борисом в 95-ом году, она уже там, не знаю, работала один зал или нет. Работал, но сколько там. Там несколько залов сделано. Там дневные кино. Я вот между прочим, там была в дневном кино. Да, ребятишки росли эти. И там было в Доме пионеров наверху еще старый зал был вот это. Теперь там музыкальная школа в Доме пионеров, а внизу там чего сейчас. Господи, забыла, чего там. музыкальная школа?

---

(01.01.09)ДМ: Так это в "Родине" отец работал ваш?

(01.01.11)ОБ: Нет. рядом с театром был кино... кинозал. "Звезда" тот назывался.

(01.01.17)ДМ: Ну так там вот стоит какой-то дом двухэтажный. Это не он был?

(01.01.21)ОБ: Где?

(01.01.22)ДМ: Театр есть и дальше дом находится.

(01.01.24)ОБ: Ну вот впритык с театром.

(01.01.27)ДМ: Да, впритык с театром. Это он?

(01.01.28)ОБ: Там вот внизу, там это контора Мегафона, потом это...

(01.01.34)М: Театр этот сейчас, как он, в красный покрашен.

(01.01.38)ДМ: Красной краской.

(01.01.39)М: С угла Казанской этой и (неразб) да?

---